Живые свидетели огненных лет

Баба Аня живет на самой окраине Тирляна. Дома ее не застаю.- Стучите громче, - выглядывает соседка. – Она плохо слышит.Стучу кулаком.- Значит, в магазин ушла, - опять слышится голос соседки.Иду в магазин. Он неподалеку. Баба Аня пришла купить хлеб. - Пустите Анну Ивановну вне очереди, - говорит одна женщина. И тут же - ко мне, узнав, что я из редакции:- Никто ни разу не написал про бабу Аню! А ведь она сейчас - единственная женщина в Тирляне, участница Великой Отечественной войны. Она только недавно перестала с палочками на Красный камень ходить, а до этого почти каждый день туда… Из магазина выходит Анна Ивановна Первухина. Знакомимся. У нее очень доброе и, я бы сказал, очень русское лицо. Впрочем, эти два понятия - «доброе» и «русское» - давно пора считать синонимами.- Вы из редакции? – спрашивает Анна Ивановна.Я иду и мысленно проклинаю себя за то, что не удосужился купить хотя бы тортик для этой встречи, всегда упускаю такие важные мелочи. Анна Ивановна как будто слышит мои мысли: – А ко мне недавно приезжали с белорецкого базара, - говорит она. - Целую сумку продуктов подарили к празднику. Так что чай сейчас пить будем…В руках у нее та самая сумка, на которой крупно значится - «Аструм». Работники городского рынка делают подарки ветеранам к празднику Победы.Мы идём до дома. На дворе проклевывается лето. Анна Ивановна говорит о молодости.Она рассказывает, что в Тирляне накануне войны действовала парашютная школа, где она была медсестрой. А когда один из юных парашютистов разбился, прыжки запретили. Аннушка, как все называли в то время эту бойкую и подвижную девушку, очень хотела совершить свой прыжок с парашютом, только ей наотрез отказывали. Но она все-таки добилась своего: тирлянские девушки обладают сверхнастырностью... - Лечу, внизу мой Тирлян, моя больница, я приземляюсь неподалеку, - рассказывает Анна Ивановна. - Ребята подбегают, начинают тушить парашют, а один из них сбегал куда-то в соседний огород и сорвал для меня букет цветов…Как я понимаю, «тушить парашют» - это правильно его сложить, чтобы тот не наполнялся ветром.

Дома у Анны Ивановны Первухиной очень скромная обстановка. Фотографии сына, внука… В углу, как полагается, иконы. Рядом - железная кровать на колесиках и пышная перина. Совсем не вписывается в эту патриархальную картинку телевизор с плоским экраном.Анна Ивановна рассказывает о войне очень искренне, без купюр.- Мы всегда были на передовой. Один раз захватили «языка»… Что делать с ним? Тылы далеко, а идти нам еще долго. Куда девать немца? Завели его в сарай неподалеку, и ребята его расстреляли. Уж как он плакал, кричал! Как не хотел умирать! Я уверен, что у некоторых «гуманистов» этот рассказ вызовет недоумение. Но война есть война. На сытый желудок рассуждать о милосердии очень просто. Как сказал один из ветеранов: не мы к ним пришли - они к нам…

Анна Ивановна на фронте всегда ходила по краешку - между смертью и жизнью. Во время войны это стало обыденностью. Она даже сейчас о смерти говорит без излишних содроганий. Впрочем, она медик, и это у нее, скорее, профессиональное. - Помню, как умирал один старший лейтенант, - рассказывает ветеран. – Ему осколок прямо в живот попал. Кишки вывалились наружу, он их держит руками и зовет своего друга: «Витька Пащенко! Витька!!!» До сих пор как будто слышу этот голос…А один раз мы в Кёнигсберге решили с ребятами блины испечь! – рассказывает далее Анна Ивановна. – Достали где-то муки, залезли зачем-то на чердак…Радостная нотка в голосе быстро умолкает:- Но кто-то спутал координаты и наводки, и по нам ударили свои же… Мы сумели спастись, а один из наших погиб. Его буквально разнесло по кусочкам… Мы собрали эти останочки в плащ-палатку. Потом вырыли могилу возле широкого шоссе. Помню, как раз в тот момент по нему вели пленных немцев. Они шли, низко-низко потупив головы. А мы дали в воздух последний прощальный салют в честь нашего друга…

Я спрашиваю ее: как на войне к девушкам, санитаркам, радисткам и прочим относились солдаты-мужчины? Анна Ивановна удивляется вопросу: дескать, что за глупости? Наоборот!- Мне ребята в Кёнигсберге принесли платье и туфли. Надевай, мол, Анюта, хватит тебе в солдатском ходить! Я и нарядилась… Выхожу, а тут наш полковник идёт, увидел меня и: «Что за вид? Немедленно переоденьтесь!» У нас батя строгий был! Его вскоре осколочным насмерть задело… А как-то раз начался такой ужасный обстрел, - продолжает она. - Я радисткой была. Мои мужчины все убежали в убежище, наверное, забыв про меня. А я в шкаф спряталась… Обстрел закончился, приходят ребята и спрашивают: «А где наше Сжатие?»- Сжатие?- Да. Такой у меня был позывной…- А почему наш народ победил в той войне? - напоследок спрашиваю я бабу Аню. Этот вопрос сегодня - не пустая формальность, особенно на фоне попыток перекроить историю Великой Отечественной. Баба Аня включается в тему мгновенно: - Потому что мы были сплоченными, как один кулак! Мы умели дружить…Я слушаю Анну Ивановну и думаю: какая великолепная аналогия! Позывной Аннушки – «Сжатие». И тут - крепко сжатый кулак.

Баба Аня плачет. Мужа давно нет, сына тоже не стало пять лет назад. Кстати, его день рождения приходилось как раз на 9 мая… Даже странно видеть слезы у этой сильной женщины. После войны ей не дали отдохнуть даже месяца, назначили заведующей медпунктом села Николаевка. Обслуживала Анна Ивановна несколько деревень. Ходила пешком на огромные расстояния, и люди, видя ее фигуру вдалеке, говорили: «Наша Аннушка идёт!»Анне Ивановне Первухиной в конце прошлого года исполнилось 95 лет.

Игорь КАЛУГИН