Всеволод Куликов и судьбы людей его поколения

Под его руководством в начале 60-х годов в школе начал действовать историко-краеведческий клуб «Искатель». Участники клуба вели активную работу по сбору материалов о белоречанах - участниках Гражданской и Великой Отечественной войн. По его инициативе и при активном участии, в 1965 году был открыт памятник Герою Советского Союза, белоречанину А. Г. Серебренникову. Всеволод Ильич - основатель первого в городе и республике школьного музея, который начал работу в 1967 году. Был членом совета городского историко-краеведческого музея.
На основе собранных материалов Всеволод Ильич написал цикл очерков о белоречанах - Героях Советского Союза, которые вошли в многотомный сборник «Славные сыны Башкирии».
Сотрудничал с газетами «Белорецкий рабочий», «Металлург», «Урал».
Предлагаем читателю отрывок из его документальной повести «Судьба поколений», которая была написана в 1969 году.

Март 1918 года свирепствовал метелями. Злые ветры, срываясь с горных круч, неслись штормовыми порывами на город, по пути вспахивая снежную целину, поднимая в воздух мириады снежинок и яростно обрушивая их снова на землю.
Григорию казалось, что и природа объединилась с дутовцами и хочет стереть с лица земли молодую республику Советов.
В завываниях ветра ему слышались и топот казачьей лавы, и визг озверевших от шума боя казачьих коней, в снежных сугробах виделся блеск обнаженных шашек. Слышалось и виделось настолько явственно, что Григорий останавливал невольное движение правой руки, привычно тянувшейся к левому боку за клинком.
Конь Штырляева еле брёл по ломовской дороге.
Пряча в шарфе лицо от ветра, ослабив поводья, Григорий никак не мог отделаться от воспоминаний, то ли навеваемых вьюгой, то ли пробужденных разговором с Точисским. В завывании ветра ему слышались рев черносотенной толпы на ломовской площади в памятном пятом году, в снежных зарядах виделось мелькание кольев и жердей над головами рабочих.
Неприятные тяжелые воспоминания бередили душу, портили настроение, рождали тягостные предчувствия.
- Идут, идут! - разноголосицей ребячьих голосов донеслось до толпы ломовцев, собравшихся с иконами и крестами на площади.
Толпа возбужденно зашевелилась, закачалась, любопытные старались пробиться вперед, чтобы увидеть белоречан, тоже с хоругвями двигающихся пестрой лентой к Ломовке: предстояло совместное обсуждение «дарованного по неисчерпаемой милости государя» манифеста.
Гришутка Штырляев, отчаянно работая локтями, пробился к учительнице Неудачиной, встревоженно оттеснявшей своих учеников в безопасное от толчеи место.
- Идут, Надежда Александровна! - возбужденно закричал он, хотя до учительницы и двух шагов не было.
- Потише, Гриша, не глухая, слышу! И становись, ради Бога, с нами: неровен час - затопчут.
- Не, Надежда Александровна, - возразил Гришутка. - Я ловкий, не затопчут!
А белоречане уже вошли в село. Чинно выводя слова молитвы, они приближаются к ломовцам.
По взмаху руки священника Иванова певчие начинают духовный гимн, мужики подхватывают его.
Светит солнце в безоблачном небе. Уносятся ввысь торжественные слова. На лицах собравшихся умиротворение. Женщины концами платков утирают слезы, неистово крестятся.
Неуемных ребятишек утихомирила торжественность обстановки. Ничто не предвещает кровавой драмы. А она неминуема, до нее всего полчаса.
Закончилась молитва. Появились ораторы. Держась за шест «журавля», легко взмахнул на сруб колодца - импровизированную трибуну - отец Гришутки - Дмитрий Николаевич Штырляев.
- Граждане! - обратился он к притихшей толпе. - Собрались мы сегодня обсудить «милости», дарованные царским манифестом, обсудить свою нищенскую жизнь и подумать, как ее улучшить!
Гришутка, оглядев притихшую и внимательно слушавшую оратора толпу, преисполненный великой гордости за отца, горделиво толкнул соседа в бок и сказа:
- Глянь, как папаня чешет!
И вдруг, нарушая гробовую тишину, царившую над собравшимися, раздался топот большой толпы. Демонстранты обеспокоенно повернулись на шум, встревоженно загудели, стараясь понять, что происходит. Смолк и оратор.
А из переулков, грозно взмахивая палками и кольями, стреляя из дробовых ружей, вывалилась пьяная орава ломовских черносотенцев и, не различая ни ломовских, ни белорецких, начала избивать демонстрантов.
- Батюшки, антихрист пришел! - заголосила молодка, падая от удара и прикрывая своим телом грудного ребенка, которого держала на руках.
- Бегите, ребята! — истерично закричала своим воспитанникам учительница Неудачина, - и банты-то красные сорвите.
Те испуганной стайкой бросились наутек, ловко лавируя среди людей. Стоны, ругань, плачь заполнили площадь.
- Граждане! - надсадно крикнул кто-то из толпы белоречан. - Отступайте стенкой! Стенкой отступайте…
Но где там! Атакованная толпа врассыпную бросилась в разные стороны. То и дело возникали островки дерущихся. Оторвав иконы от ручек и побросав их на землю, демонстранты яростно оборонялись палками.
Ломовский поп Иванов, шмыгая разбитым носом, свирепо колотил черносотенца крестом и яростно басил:
- Я ж тебе, сатана, покажу!
Демонстранты, добежав до гумен, выламывали жерди из ограды и ими встречали набегающих ломовцев.
Рабочий Волков Антон, спасаясь от черносотенцев, заскочил в первый попавшийся дом и, в ярости сбив самовар со стола, стал его топтать, приговаривая:
- Отольётся ужо, ломовские мироеды, вам наша кровушка!
Белорецкий дьякон, еле унесший ноги вброд через Белую, попав на противоположный берег и почувствовав себя в безопасности, повернулся задом к черносотенцам и, похлопывая себя по мясистым седалищам, слезливо кричал:
- На-ко, выкуси!
Гришутка безбоязненно носился между дерущимися, ловко увертываясь от ударов.
- Гринь, а Гринь! Беги-ка домой! - разыскал его приятель. - Там у вас погром: амбарушку пьяное мужичье в овраг столкнуло, лавчонку разграбило!..
Гришутка, толком не выслушав печального вестника, с тревожно бьющимся сердцем опрометью бросился на окраину села к своему дому.
Побоище разгоралось. Черносотенцы, разогнав демонстрантов, приступили к погрому бедняцких халуп, хозяева которых числились в «сицилистах».

Вот что, Дмитрий, - сказал Зарубин Штырляеву, - клин-клином вышибают! Организуем бедноту, запряжем подводы и айда на ададуровскую мельницу. Вывезем хлеба, сразу богатеи погромы прекратят: своя мошна им дороже царского трона.
- Ты прав! - согласился Штырляев. - Но и лавку Берсина надо пощупать.
На том и порешили. А порешив, организовали близкую к большевикам бедноту и, разделившись, двинулись на мельницу и к магазину. Такая контрмера подействовала на богатеев и черносотенцев отрезвляюще: погромы и избиения прекратились. Но она дала им повод послать в Верхнеуральск и Оренбург слезные телеграммы: «Спасайте! Грабят!»
В губернии и уезде откликнулись: пришла пехота, прискакали казаки и заняли «крамольные» Белорецк и Ломовку. Начались розыски, аресты, следствие.
В начале жандармы арестовали несколько десятков бедняков, руководствуясь принципом: чем беднее, тем крамольнее. Отправили их в верхнеуральскую тюрьму. Но из допросов убедились, что посажены не те, кого бы следовало, кто действительно опасен самодержавию. Арестованных выпустили. А вскоре напали на след большевиков. Один за другим вылавливали их и отправляли в одиночки. Так большевики Василий Косоротов, Фёдор Алексеев и Дмитрий Штырляев надёжно сели за тюремную решетку.

Позднее, уже в ссылке, Григорий Дмитриевич узнал от отца закулисные нити ломовской трагедии. А они были таковы. В доме ломовского целовальника Елисеева собрались караванный Ручушкин и владелец пивной Василий Ломакин.
- Что, други, делать будем? - вопрошал собеседников Андрей Васильевич Ручушкин. - Красная крамола растет у нас не по дням, а по часам. То большевичков, что у нас, что в городе, по пальцам можно было счесть, да и делов-то от них было: только что запретную литературу тайком почитывали да вольными разговорами бедноту смущали. А теперь демонстрацию рабочих организовывают, хотят братание их устроить с нашим ломовским мужичьем, царский манифест хулить будут, на собственность замахиваются.
- А что же, Андрей Васильевич, власти об этом думают? - встревоженно полюбопытствовал Ломакин.
- Власти-то думают! Священник во главе толпы пойдет, хоругви народу раздадут, чтобы, значитца, на манер крестного хода демонстрация выглядела. Ораторы супротив большевистских подготовлены, но… этого, други, мало! Ой как мало! Да и слабые это меры! Тут, други, такое надо отчебучить, чтобы у голи и большевиков навсегда охоту отбить к недовольствам. Власти что?! Растерялись они после революции! Нам надо, други, самим учить сволоту уму-разуму!
- А как, Андрей Васильевич? Присоветуй!
- Присоветую, други, присоветую!
Андрей Васильевич сделал паузу и сказал, как отрубил:
- Мошной, други, потрясти придется!
Други переглянулись.
- Да, именно мошной! В день демонстрации надо с утра напоить верноподданных мужичков. Напоить бесплатно. Ну а они во хмелю смелыми будут и такую жаркую встречу белорецким устроят, что те до десятого колена закажут против властей демонстрировать, на собственность посягать!
- Чать, одной водкой да пивом тут не обойдешься? - встревоженно спросил Елисеев.
- Известно, закусон нужен будет! - зло ответил Андрей Васильевич. - Не разоритесь! Да и стоит потерять малую толику, чем всего лишиться.
- А заводоуправление разве не может раскошелиться? - вступил в разговор Елисеев. - Акционеры-то эвон какие капиталы потеряют в случ чего.
- Хвилософия у тебя целовальничья! - рассердился Ручушкин.
- В случ чего, - передразнил он Елисеева, - не только капиталы терять будем, но и живота лишимся! Понял, копеечная душа?
И акционеры раскошеливаются: выделяют целковые на оплату труда верноподданных!
- А вы думали, что только рюмками да кружками вашими святое дело поднято будет? Нет, тут капиталы солидные потребуются!
- Ну, ежели так, я не супротивник! - согласился Елисеев.
- Я тоже! - подтвердил Ломакин. - Действуй, Андрей Васильевич!
- За мной дело не станет! - скромно ответил Ручушкин.
На том и порешили, с тем и разошлись. Действовала эта троица неплохо: задуманное ими удалось в день демонстрации.

Вьюга неожиданно кончилась, когда Штырляев подъезжал к Ломовке. Небо очистилось от тяжелых, мрачных туч, из снежной пелены выкатился ослепительно яркий шар солнца. И ожило все на Земле, засияло, засверкало алмазным блеском снежинок! Повеселел и Григорий. Размотав шарф, он полной грудью вздохнул ядрёный морозный воздух, потрепал по холке повеселевшего коня и, по-разбойничьи свистнув, пустил его рысью к селу.
Чернобровая девка у колодца откровенно разглядывала незнакомого всадника.
- Не узнаешь, милаха? - пошутил Штырляев. - А ведь вчера вместе плясали на вечёрке!
- Вот еще! - скромно опустив ресницы, намекая на рост Григория, съязвила: - У нас на вечёрке жерди не в моде, да и в избе не уместятся!
- А разве не помнишь, что специально для меня перед вечёркой крышу над избой разобрали? - отшутился Григорий.
- Езжай, сердешный! - притворно строго оборвала девка разговор. - Некогда мне лясы с тобой точить.
- С характером! — засмеялся Штырляев и огрел коня плетью, тот обиженно взбрыкнул.
А вслед Штырляеву несся задорный голос девки:
- На высокую рябинушку
Залез миленок мой.
Колыхнулася кудрявая -
Шарахнулся родной!
«Голос-то какой! - восхищенно думал Штырляев. - И сама красавица писаная. Ей бы в операх петь, а не за коровами навоз выгребать. Ну, ничего, придет время, завоюем! Способные из народа найдут дорогу и на сцену!..»
«Да что это я? - спохватился Григорий, - всё о девке, да о девке думаю! Время-то не любовь крутить!»
И уже грустно: «Время-то временем, а молодость, наверное, пройдет в боях и походах, под стоны раненых, под звуки выстрелов, под блеск клинков и, может статься, проскочишь мимо своего счастья, а, может быть, вот сейчас проскакал!»

Подготовил Андрей ТКАЧЁВ.
Фото из архива краеведческого музея.

Ещё больше новостей – на нашем канале. Читайте нас в Телеграм Газета «Белорецкий рабочий» https://t.me/belrab