Путевые заметки столетней давности

Александровка - Манышты

В Александровке живут русские. Довольно обычного типа и довольно обычной житейской укладки. Во дворах - мощёные полы, хотя и моют их ежедневно и скребут ножами, а мух - неисчислимое количество. Подадут на стол и нет чтобы закрыть: мухи облепят каждый кусок - хозяев это мало беспокоит.
Здесь вы увидите ворота поскотины (огороженный выгон для скота, прилежащий непосредственно к жилым и хозяйственным строениям), даже Инзер отгорожен вдоль всей реки особыми «кобылиными», чтобы скотина не переходила реку.
В деревне почти все перероднились. Девиц или парней мало, все семейные. У каждого имеется телега. Отсюда начинается колёсный путь к Инзерскому заводу.

От Александровки в трёх верстах - Манышты. Около этой деревни река Инзер имеет чудные обрывистые берега, изгибающиеся складками разных цветов, с кое-где прилепившимися деревьями, которые живописно отражаются в воде. Это, пожалуй, одно из красивейших мест.
В Маныштах много конопляников–самосеек (тарма), растущих почти около каждого дома. Здесь, как и в других деревнях, каждый мало-мальски состоятельный имеет, кроме основного дома, ещё летнюю избушку в этом же дворе. Раньше я этого не замечал и лищь здесь обратил внимание на то, что наблюдалось много и раньше, но чему я не придавал значения.
Вся хозяйственная жизнь протекает в каком-то амбарчике во дворе, у некоторых такие летнички совершенно новые, но крохотные – чуть не в квадратный сажень. Сказывается прижимка в отпуске леса – раньше башкиры имели свои дачи, но, по правде сказать, не очень заботились о жилищах. Теперь, когда всё урезано и обрезано, и каждую жердь нужно выписывать – горюют: нет леса, надо покупать, а где денег взять. Бревно стоит гроши, безлошадным даже даром отпускают.

Меня провожал в Ассы бравый инвалид японской и германской войн, не могущий добиться пенсии, которую получал до революции. В нём сразу сказался человек, видавший виды: у него одного при доме растёт садик – большая редкость в башкирских деревнях. Он один посеял рожь. Имеет, как и большинство, пчёл, охотится (хотя верхом – нога повреждена). Одет чисто, лицо благообразное, подбородок выбрит по башкирскому обычаю, оставляя бороду расти дальше, к шее.
Дорожка, по которой мы проезжали, шла по склону горы к ручью. Края были закреплены от осыпания брёвнами и колышками – опять же его работа. Вся деревня жаловалась и горевала, что дорога скоро обвалится, но никто не думал чинить. Он сам приступил и в одиночку закончил.
Манышты – последняя крупная деревня, дальше от Инзерского завода пойдут все мелкие, не имеющие ни школ, ни мечетей. В Маныштах ещё есть мечеть, но старая–престарая, так и кажется, что её алтарь в виде маленькой клетки, выдвигающийся к югу, вот-вот сорвётся и рассыпится.
Начиная уже с Маныштов, я пережил неприятные минуты в каждой деревне, добиваясь найти кого-нибудь, владеющего русским языком.
Обыкновенно в деревне появляешься днём, когда все «бабаи» и «атаи» находятся на работе – на покосе. Лишь случайно может попасться какой-нибудь «малайка», обычно бойко говорящий по-русски. До его появления суёшься к «апайкам», но у них у всех одно на языке – «бельмей».
Правда, в Маныштах я сразу зашёл к мулле и, ни слова лишнего не говоря, разгрузился в его доме. Хозяйка всё же понимала кое-что, и мы чудесно договорились. К вечеру появились отцы и мужья. Утром я уже с ними беседовал, а к вечеру выехал в Сафаргулово.

Сафаргулово, Ново-Хасаново, Гумбино, печи Белягуш

Когда появляешься к башкиру в дом, если хозяин дома, он подаёт подушку - сесть. Я сначала не понял, для чего подушка, сел прямо на нары.
Меня деликатно попросили встать и вновь подложили подушку. Ямщик объяснил мне, что это, дескать, так полагается, и я не без удовольствия уселся после тряской телеги на мягкую подушку. Это было в первой деревне, конечно, я сразу привык к этому обычаю.
Перед едой подают помыть руки, для чего служит медный кумган, а у некоторых - таз. У бедняков прямо во дворе поливают на руки.
Классического бишбармака нигде не пришлось не то что есть, но даже видеть. Кумыса в горных деревнях не стало со времени Гражданской войны. Кстати, у них исчезают понемногу и борти: новых никто не делает, в некоторых деревнях совсем перемёрли мастера. А дело прелюбопытное: башкир с невероятной ловкостью лезет на сосну по зарубкам с помощью ремня, перекидывая его всё выше и выше. Мёд из такой борти выбирает весь, не оставляя ничего пчёлам: «Бог опять даст!»
И, действительно, даёт: прилетают новые пчёлы в опустелую и вымершую борть.

В Сафаргулово я остановился у местного богача – объездчика, недавно произведённого в помощника лесничего. Здесь я только переночевал: особого гостеприимства ни в чём не проявлялось. Я решил не задерживаться и ехать прямо в Ново-Хасаново, а потом передумал и направился непосредственно в Инзер.
В Ново-Хасаново сходил пешком. Эта деревня стоит у слияния Большого и Малого Инзеров. Около деревни - типичное башкирское кладбище. Забор разрушен. Деревья многие срублены. Немало могил наполовину развороченных.
В Гумбино, последней башкирской деревне, я как раз попал в веселую минуту. Почти все мужчины в деревне были пьянёшеньки. Ничего с ними нельзя было поделать. Но и пьяные башкиры были довольно сдержаны и хотя весьма разговорчивы, но не бранчивы и не задорны.

Под Инзерским заводом в полутора верстах находятся углевыжигательные печи Белягуш. Это целый посёлок углежогов, вернее бывших, а теперь возчиков, дроворубов и т.п.
Всё это ожидает пробуждения заводской деятельности, когда задымят и углевыжигательные печи. Пока они стоят чёрные, закоптелые, обсыпанные кучами мелкого угля. И ни из одной трубы не тянется дым. А раньше каждая печь в 3-4 трубы, и всё дымило. Во всех избах была копоть.
Теперь я решил проехать на север, до границы кантона. Путь этот шёл по берегам рек.

Реки Реветь, Тюльмень

Очень оригинальная река Реветь. В некоторых местах она завалена огромными каменными глыбами, совершенно скрывающими воду; в других, наоборот, вода бежит как бы в каменном корыте. Такое впечатление от ложа реки, представляющего сплошную каменную кривую плоскость, на которой ни одного камешка, ни одной песчинки, ни водорослей.
Реветь уподобляется всем местным горным рекам: засоренное небольшими камнями дно; нога скользит, проваливается, натыкается на другие камни. К этому нужно прибавить очень крутое падение реки, заметное даже с первого взгляда.
Также круто падает и Тюльмень, берега которой поросли густой растительностью и нигде не обнажались на нашем пути.
Нужно сказать, что путь этот убийственный: мостов нет почти, а в некоторых местах - одни голые камни. Леса великолепные! Особенно в Бирьяновском лесничестве. Высокие строевые сосны без сучков. Такие же берёзы. Но породы не столь разнообразные. Леса, по слухам, уже скупают.
На всём протяжении нашего пути было 4 кордона. Это единственные жилища в крае примерно на 70 квадратных вёрст. В каждом из них жили по две семьи лесной стражи. Главным их ресурсом было скотоводство, которому немало вредят медведи и волки. Разумеется, к этому непременно надо прибавлять охоту на пушного зверя.

На востоке всё время тянулся хребет Нары, вершина которого - сплошная масса камней и голых каменных скал.
Недалеко от устья Ревети имеется рудник Куш-Елга, расположенный у подножия довольно значительного горного массива Малый Яман-Тау. Рудник  бездействует. Жители занимаются скотоводством и извозом.
Народ сборный - отовсюду. У самого устья Ревети - печи Реветь. Когда-то была здесь деревня Реветь, но владельцы Инзерского завода, купив землю, вытеснили деревню вниз по Малому Инзеру, а теперь она и вовсе исчезает, остался один домохозяин.
Ещё несколько вёрст, в том числе довольно длительного подъёма на гору, и вы увидите уютно расположенный по холмам и речным долинам Инзерский завод, окружённый нивами и покосами.
При въезде вы попадёте сразу на площадь, где стоит небольшая, но аккуратно построенная деревянная церковь, окружённая совершенно её закрывающими многолетними соснами и берёзами. Затем - заводская контора и дома главных служащих.
Жители Инзерского завода - конгломерат из разных местностей России. Но в общем тип сухощавый, среднего или выше среднего роста. Живут очень дружно. Чуть ли не вся волость знает друг друга.
Завод живёт тихой жизнью. Производство стоит. Железной дороги нет. Даже церковь бездействовала, лишь перед моим отъездом раздался колокольный звон - прибыл настоятель.
Если руководствоваться вывесками, то можно сделать вывод, что здесь два почтовых учреждения: почтово-телеграфное отделение со сберегательной кассой и просто почта. Последнее действует, а первое - остаток ещё дореволюционного прошлого, так и красуется на площади.
Перед ВИКом довольно обширная площадь с трибуной и памятником павшим борцам революции.

Инзер - Белорецк

Дорога из Инзера в Белорецк представляет собой одну из красивейших дорог в России, хотя в то же время одну из ужаснейших по своему состоянию. Самое лучшее - предоставить ехать багажу, если он у вас есть (и то, надёжно привязав его), а самому идти пешком. Если нет багажа - поезжайте верхом.
Начиная от завода и до Агырских печей, созерцаете скалистые берега, причудливые формы гор, срезы по скалам, на которых диковинным образом лепятся сосны и берёзы. Ели и пихты растут в более привольных местах, вдали на горах они возносятся к небу готическими шпилями, напоминая кипарисы. Сама дорога идёт над Инзером по срезу скалы. Укреплена она была особыми крепями, которые частью рухнули, увлекая и край полотна дороги. Того и гляди ухнут и остальные крепи, и дорога рассыпется.
Сама река здесь наиболее порожиста и торопливо журчит между камнями, большими и малыми, иногда с трудом пробираясь среди густо рассыпанных глыб. В некоторых местах делает повороты - и здесь становится тихой, а если нет камней, то красиво отражает в себе береговые пейзажи.
До Лапыштинского завода рассеяны по дороге углесидные печи, в виде небольших посёлков и хуторов. Нужно сказать, что здесь хутором называется часто посёлок более десятка дворов.
Далее попадется деревушка Картали - бывшая башкирская, а теперь, можно сказать, железнодорожная, так как населена в подавляющем количестве железнодорожниками. В некотором отдалении от дороги виднеются кочевки то карталинские, то серменевские, большею частью заброшенные и разрушенные.
До самого Белорецка нет больших подъёмов, не видно диких горных массивов, только справа длинный хребет с чахлой растительностью, да под Белорецком Малиновка одиноко возвышается на горизонте темной сине-серой массой. Кругом идут поля да луга, наконец, покажется и Белорецк, весело раскинувшийся по берегам реки Белой, от которой и взял название.

Андрей ТКАЧЁВ.
Использованы рисунки М.Ф. Чурко.

Ещё больше новостей – на нашем канале. Читайте нас в Телеграм Газета «Белорецкий рабочий» https://t.me/belrab