Навстречу веку двадцатому

Вот как говорили о своей работе на Белорецком заводе на рубеже веков.

Прокатчик К.М. Евсеев: «В 1889 году я работал в прокатном цехе с оплатой 45 копеек в день. Как-то всей сменой мы стали просить добавить нам по пять копеек в день. Обратились к верховому своего цеха. Тот ответил: «Не могу. Дело управителя». Пришли к управляющему. Управляющий в то время был Гассельблат. Мы рассказали ему о нашей просьбе, но он и слышать не хотел: «Прибавить не могу. Убавить можно. Идите по местам».
После такого ответа управляющего мы решили бросить работу. Так и сделали. Думали, что этим добьемся добавки, а вышло не так. На другой день всех зачинщиков, в том числе и меня, с завода выгнали и долго не брали на работу. Проходив 4 месяца без работы, устроил угощение верховым Токареву и Хлёсткину, только после этого меня приняли чернорабочим к пудлинговым печам».

Я.И. Косарев, кричный горновой: «В 1897 году я поступил работать в цех шведских горнов Белорецкого завода. Работали мы тогда по 12 часов. На каждом горне работали двое - мастер и подмастерье. Посадка чугуна в горн производилась рабочими вручную, вес чушки был 18-20 пудов. При разогреве чугун превращался в тестовидную массу, которую мастер и подмастерье подмешивали с двух сторон железными ломами. Через два часа масса превращалась в «жука» или ком раскаленного металла. Это и было железо, сваренное на духу. Затем этот ком выкатывали на двухколесную тележку и везли под паровой молот, где его рубили на 3-4 куска и проковывали.
За смену мастер и подмастерье должны были сварить по 6 криц каждый, а в конце смены готовый металл нужно было сдать на склад. Угар чугуна и перерасход угля ставился в счет рабочим. Это было вопиющей несправедливостью, которая лишала нас существенной доли заработка.
Цех освещался керосиновыми коптилками, а потом керосиновыми фонарями. Спецодежды рабочим не полагалось, пенсий инвалидам не было».

Гулин, один из старейших рабочих цеха: «Доменный цех в дореволюционное время считался «могилой». В нем немало рабочих погибло от несчастных случаев самой мучительной смертью - сгорали при вспышке. Чугун возили на тележках вручную. За восемь часов рабочий терял всю свою силу».
Сурин, ветеран цеха: «Рудная эстакада в доменном представляла из себя гужевой мост. Руда сваливалась по обе стороны и отсюда на тачках подвозилась в обжигательные горны. На тележках же подвозили к подъемнику. Уголь клали в тележки с полу и вручную подвозили к подъемникам. На рудном дворе одной домны работало человек 30».

Участник трёх революций и Гражданской войны, матрос легендарного «Варяга», дважды лауреат Государственной премии, автор книги «Рабочие - солдаты революции», Почётный гражданин нашего города Фёдор Николаевич Сызранкин: «Тринадцатилетним мальчиком поступил я учеником в литейный цех Белорецкого металлургического завода с заработком 20 копеек в день. Условия были адские. Работали по 12-14, а порой и по 16 часов в сутки. По первому зову заводского гудка, в половине шестого утра, рабочие шли на работу. В шесть часов раздавался второй гудок, и двери проходной закрывались. Опоздавшие безо всяких объяснений увольнялись. Из страха перед голодной смертью люди трудились, выбиваясь из сил, работали до упада, лишь бы их не уволили с завода.

Трудно было заступиться за уволенного. Хозяин завода стремился отделаться от тех, кто защищал уволенного. Помню, как в июле 1902 года кадровый формовщик литейного цеха Андрей Брусов опоздал на завод на 10 минут. Контрольный по заводу доложил об этом мастеру М. Березину. Тот в свою очередь сообщил заведующему доменным цехом П. Шарину. Андрей Брусов был немедленно уволен с завода.
Рабочие, узнав об этом, были сильно возмущены бесчеловечным поступком хозяев. Передовые рабочие под руководством группы социал-демократов, во главе которых стоял Василий Емельянович Косоротов, дали заводской гудок. Он послужил сигналом для сбора рабочих на собрание. На нем были избраны делегаты: от прокатного цеха - Кузьма Евсеев, от механического - Николай Мересев, от мартеновского - Фёдор Визгалов. Это были кадровые рабочие, социал-демократы. Им было поручено вести переговоры с заведующим доменным цехом П. Шариным.
П. Шарин был груб с рабочими. Смелые переговоры делегатов взбесили его. Они требовали восстановить на работу А. Брусова и просили Шарина не издеваться над людьми.
После долгих переговоров с большим нежеланием он согласился восстановить А. Брусова, боясь организованной стачки.

Труд рабочих был невыносимо тяжелым. Всё делали вручную. Никто не заботился ни о введении новых машин, ни об элементарной технике безопасности. Если случалось какое несчастье: ушиб, травма, увечье, что было частым явлением на заводе, то администрация всегда отвечала: «Рабочий сам виноват, пусть не лезет куда не надо».
Человеку, получившему увечье, выдавалось небольшое единовременное пособие. Его увольняли с завода, оставляя семью на произвол судьбы. Если тот хотел найти правду и обращался в суд, то царские судьи всегда оправдывали хозяев и обвиняли пострадавшего.

Труд рабочих на заводе по существу никто не охранял. Инспектор по охране труда и технике безопасности Зеленцов ни о чем не заботился. На заводе он бывал редко. Приедет, бывало, осмотрит бегло цехи и идет к управляющему Кузнецову пить водку. С рабочими он не разговаривал, на требования их не обращал никакого внимания, а если иногда принимал их замечания о плохой организации труда, то старался во всем обвинить самих же рабочих, рьяно защищая своих хозяев. Да и как же ему было не защищать своих благодетелей, если они систематически давали ему взятки?
Если заводской инспектор по охране труда не обращал внимания на условия труда рабочих, то мастера, начальники и заводские шпики, наоборот, зорко следили за каждым их шагом. Их, конечно, не интересовало, в каких условиях трудится человек. Их прежде всего интересовало, какое у рабочих настроение: не готовят ли они какую крамолу против хозяев и существующего строя.
Мастера придирались к рабочим, а особенно к тем, кто недоброжелательно высказывался о хозяине и царских законах. Пользуясь своим положением, они безжалостно душили рабочих штрафами. Опоздал - штраф или увольнение, ушел без спроса с работы - снова штраф или увольнение, сделал брак, прогулял, поспорил с мастером - опять-таки штраф. Придет, бывало, рабочий в кассу за деньгами, а получать-то и нечего. А дома семья: жена, трое, четверо, а то и шестеро детей.

Зарплату частенько выдавали крупными бумажками, один денежный знак на целую группу. Как быть? Надо менять! А где? У местных купцов. Придут рабочие к купцу, а тот выставляет условия - один процент за размен и купить товары на половину зарплаты. Выхода не было, приходилось поневоле соглашаться с такими условиями. Цены на товары у купцов были высокие, а ассортимент небогатый.

Особенно дикой эксплуатации со стороны хозяев подвергалась башкирская беднота, которая заготовляла топливо для металлургического производства. Их работа учитывалась на глазок. Хозяйские приказчики безжалостно обманывали неграмотных башкир, записывая им половину, а то и меньше сделанной работы. При окончательном расчете местные купцы, как говорится, обдирали башкир, как липку, продавая им по дорогим ценам заведомо плохие и ненужные товары...

Чтобы отвлечь отсталую массу рабочих от бунтовщиков, управляющий заводом Кузнецов по религиозным праздникам устраивал на заводе торжественные обряды. По всем цехам завода происходило богослужение с иконами. Священник обрызгивал людей святой водой и произносил молитву о том, чтобы они помнили Бога и царя, почитали своих хозяев, были смиренными и покорными. Вся эта церемония заканчивалась пьянством, а иногда и побоищем.

За свой тяжелый, изнурительный труд рабочий, кроме нищенской зарплаты, не имел никакой поддержки. На весь Белорецк была одна церковно-приходская школа, но детям рабочих попасть в неё было очень трудно, да и платить за обучение из скудного заработка рабочие не могли. В городской же школе учились только сынки и дочки попов, купцов и лиц из богатого сословия.
Дети простых людей знали только одно - труд. Исполнялось парню 13 лет, родители шли к хозяину и слезно просили устроить его на завод. Подростки работали столько же, сколько и взрослые, а получали 20-25 копеек в день. О повышении их квалификации никто не думал. Квалификацию можно было получить только за хорошую взятку. Мальчики были на побегушках у мастеров: ходили им за водкой, таскали на квартиру воду, а в воскресные дни вместо отдыха заменяли гончих собак во время охоты на тетеревов.

Нелегко приходилось и женщинам. Женский труд на Белорецком заводе применялся широко. 25-30 копеек в день - вот та мизерная плата, которую выдавали хозяева завода женщинам за их непосильный труд.
Беременные женщины могли оставить работу буквально за несколько часов до родов.

Заводское больничное обслуживание было поставлено из рук вон плохо. Врач-немец был один на всё население Белорецка. Он был груб с больными, жаловаться на него было некому. Кстати, в администрации завода большинство командного состава составляли немцы. Они всегда были на стороне хозяина. Лечебная помощь была платной. С рабочих удерживали одну копейку с рубля. Естественно, что люди были недовольны».

В начале 20 века на заводах округа насчитывалось 12 тысяч рабочих, из них до семи тысяч - на Белорецком.

Вместе с заводом рос и посёлок. В это время он насчитывал 19 тысяч жителей и по количеству населения догонял уездный город Верхнеуральск. Старая часть Белорецка, раскинувшаяся между заводом и горой Тёплой, где столпились небольшие, тесно прижавшиеся друг к другу домишки рабочих, получила название Нижнее селение.
На возвышенном левом берегу Белой вырастает новая часть посёлка - Верхнее селение. Здесь вырос большой украшенный балкончиками и террасами дом управляющего округом. Дальше раскинулись просторные светлые дома для высших служащих завода, двухэтажное здание конторы, дом управляющего заводом, а ещё дальше – широкие улицы, где стали селиться купцы, зажиточные крестьяне, священники и служащие.
Сам же Белорецк утопал в грязи. А единственным местом, куда стекалось всё население, оставалась церковь.

Сани, телеги, упряжь, кошевки и прочие перевозочные средства изготавливались при заводе и были его собственностью. Существовал при заводе конно-транспортный цех. А лошадей с извозчиками предоставляли для перевозок грузов местные купцы. Среди которых были как русские, так и башкиры. К примеру, купец Махмут жил в районе нынешней «тридцатки» и имел напротив своего дома огромный конный двор, занимавший целый квартал, в котором обычно были несколько сотен лошадей. Кстати, предки Махмута осели в Белорецке с незапамятных времён и всегда поставляли хозяину завода лошадей на разные заводские работы.

Своя специализация была и у братьев Ломакиных, которые заведовали подъёмом всех материалов в домны. Кроме этого, они занимались перевозками различных грузов по Узянской дороге.

Купцы Сысоевы и Колесниковы заведовали перевозкой грузов – торфа, древесного угля и древесной щепы с Журавлиных болот. Между доменными и мартеновскими печами в конце XIX – начале XX веков существовал длинный, узкий двухэтажный газгольдер. В нём сжигали торф и смоляную щепу и получали горючий газ для мартеновских печей.

В декабре 1901-го на Белорецком заводе прошло первое сокращение рабочей силы. 30 рабочих горного и лесного отдела были сокращены и оставлены без работы. За заготовку и доставку материала понижена плата рабочим на 20 процентов.
В 1902 году на Белорецком и Тирлянском заводах прекратилась добыча железной руды. В феврале были остановлены 50 углесидных печей и две доменные печи. Численность белоречан, оставшихся без работы, составила около 800 человек.
На заводах были созданы социал-демократические кружки, возглавляли их В.Е. Косоротов, А.Я. Оглоблин и другие.

По материалам книги Андрея ТКАЧЁВА.
Фото из архива музея.