Вниз по Белой

Причалили без проблем, они начались чуть позже. Все выскочили на песчаную косу. Дальше берег был крут и обрывист. В средине обрыв выполаживался, здесь-то и вбегала наверх хорошо натоптанная тропа. Мы поднялись по ней и… замерли в нерешительности. Взору предстала привычная для нас с Ириной уютная полянка, полуокруженная березняком. Далее, сквозь стволы деревьев, просматривалось огромное поле сеяных трав. В ширину от берега до гор, наверное, не более восьмисот метров. В длину по берегу реки – несколько километров. Это и была знаменитая Клянчина поляна. Вернее, только половина ее. Вторая располагалась по правому берегу реки.Замерли же мы не от восторга. На том месте, где всегда ставили палатки, стояла телега без лошади. Под ней лежал здоровенный, с неестественно огромной даже для его размеров лошадино-крокодильей мордой патлатый двортерьер. Он мало походил на собаку. Не успели мы сделать и шаг, как этот мутирующий потомок динозавра утробно зарычал. Как бы вполголоса. Не уверен насчет изрыгаемого пламени, рык был похож на ворчание только одной головы Змея Горыныча.Я покрутил головой в поисках хозяев, но обнаружил, что вообще стою один-одинешенек перед этим монстром. Не делая резких (а, может, и вообще никаких) движений, я бочком-бочком спустился по тропинке. На песчаной косе стоял наш ПСН, а на нем – вся боевая команда с вёслами в руках.«Куда гребем? – не без ехидства спросил я. – Вы бы хоть плот в воду стащили». Я присел на понтон и закурил. Щелкнул зажженной спичкой, и она, описав в воздухе полукруг, погасла на мелководье. Никогда бы не подумал, что такая безвинная мелочь может вызвать взрыв народного возмущения.Заговорили все разом и с таким неистовым напором, что мне на мгновение показалось, что там, наедине с «динозавром», было даже уютнее. Смысла отдельных монологов разъяренной толпы различить было невозможно, но общий смысл отдаленно угадывался: хоть – на остров, хоть – на правый берег к Золотарскому ключу, хоть – к черту на кулички, но здесь стоянку делать не будем! Я пытался увещевать, приводя веские доводы невозможности их выбора, но куда там! Достаточно было посмотреть на разгневанного Кольку, то и дело угрожающе размахивавшего веслом. «Ты «лопату» бы положил», - толкнул я его плечом. Он даже не заметил юмора: «Это я от комаров!» - не меняя тона, буркнул он. «Чур, не на моей шее», - шутка опять прошла мимо.Что мне оставалось делать? Ждать традиционного российского бунта, жестокого и беспощадного? Я сдался. Мы поплыли к Золотарскому.Насколько наглядный пример убедительнее любого красноречия мои спутники удостоверились, когда достигли противоположного берега. Возле ключа не нашлось и квадратного метра, который не «заминировали» коровы. Дальше – гора, палатки ставить негде.«Откуда здесь столько дерьма?» – возмущался Батурин, успевший уже вступить в свежую «мину». Вопрос был явно риторическим, но я терпеливо молвил: «Ежедневная миграция кагинского табуна, - и смиренно добавил, - а здесь у них полуденный привал».Добил я бунтующую сторону «душистыми» аргументами, и мы принялись бурлачить. Куда же деваться: груженый ПСН – не байдарка, на веслах против течения не выгребешь. Когда мы вновь вытащили нелегкое наше плавсредство на знакомую песчаную косу и поднялись по тропинке, всё разом прояснилось. В телегу, уже запряженную лошадью, грузились люди. Мы сразу узнали друг друга. Это была семья старого моего знакомца Макарыча. Каждый год они окашивали эти небольшие полянки меж берез и ставили там по несколько стожков. Сам Александр Макарович был невысоким, худым, согбенным, неопределенного возраста мужиком, с непомерно большими и натруженными руками. Выглядел он глубоким стариком. Излишняя же привязанность к спиртному и каж-додневная крестьянская работа сделали его лицо морщинистым, что на вид прибавляло ему дополнительных годков. Долгое время я считал его дедом. Когда же узнал сколько ему лет – ахнул. Оказалось, что мы почти ровесники. Не в пример мужу была Мария Мироновна, жена Макарыча. Статная, сдобная, но не полная, просто крепко сбитая, ясноглазая, улыбчивая красавица, она так резко контрастировала с супругом, что поначалу показалась его дочерью. Зять с дочерью были здесь же, у телеги, но я мало их знал, поэтому разговор завязался со старшими. Я познакомил их со своими спутниками и рассказал про наш конфуз с собакой. Посмеялись, закурили.«Сейчас прибежит, ближе рассмотришь, смеху еще больше будет», - молвил Макарыч. А зять свистнул и позвал: «Тобик, Тобик!» В ту же минуту меж ближних берез заколыхалась трава, и в ней показался «потомок динозавра». Он подбежал к нам, обнюхал и завилял хвостом. Тобик оказался таким коротконогим существом, что, даже подпрыгивая, не мог хоть на мгновение выскочить над травой. Вот здесь мы все и похохотали от души.- Так вы что, с крокодилом его скрестили? – не мог угомониться я.- Сам такой приблудился, - ответил Макарыч.- А где же ваш красавец Черныш? – продолжал я любопытствовать.Макарыч махнул рукой и закашлялся от очередной затяжки. Вместо него ответила жена:- Этой зимой волки в лес утащили.- Прямо со двора, из села? - удивился Колька.- Зачем, здеся, с фермы, - бросил и затоптал окурок Макарыч. – Я же круглый год тут сторожую.- А вы как же? – обратился я к Мироновне.- А я дома, у Каги, со скотиной да ребятёшками, - отвечала она и, помолчав, добавила: - Летник-то и ферму закрыли, работы нет, - махнула рукой в сторону мужа, - вот токо ён к этому Клянщино прирос. Видать ждет, когда и его волки уволокуть.Довольно большое село (где в прошлом был железоделательный завод) получило название от реки Каги, которая прямо в селе впадает в Белую. Ферма Клянчино - километрах в двенадцати от села, выше по течению Белой.Бытует мнение, что давние предки селян – прибалты. Пригнали их когда-то на железный завод силой. Завода давно нет, а люди остались, расстроились, обжились. Может оно и не так, но речевые обороты, повадки, прижимистость и даже некоторые религиозные особенности, свойственные только кагинцам, говорят о реальности этой версии. Со временем все сглаживается, но по говору кагинцев, особенно стариков, их и сейчас узнаешь. Речь они ведут неторопливо, размеренно, даже со скупинкой. Как дед меня в детстве наущал: «Ты не тараторь. Слово-то вперед себя не толкай, пожуй сперва». Почему-то «в» они часто заменяют на «у». Отсюда получается – «усёж», «у Каги», причем «г» смешивают с буквой «х». Филологи такую фонетическую особенность называют г-фрикативным произношением. Вместо «ч» часто произносят «щ» и получается «Клянщино». Сами же, не без хитринки, конечно, по поводу своей прижимистости иронизируют: «У нас, у Каги, стакан картохи-то ни пощем!» Вместо «зачем» часто слышится «пошто». Народ там в большинстве верующий. Церковь у них добротная, красивая. На самом юру в селе возвышается. Но и здесь особинка имеется. По сей день (на Масленицу, кажется) катают они с горы зажжённое колесо. Нет такого обычая в православии, а у католиков имеется. Так, может, версия про прибалтийские корни кагинцев не так уж и надумана? Проводили мы покосников, кого домой, в Кагу, Макарыча –на ферму сторожевать. Быстренько и толково обустроились. Поставили палатки, натаскали сушняка для костра, натянули веревки для просушки белья. Батурину, когда не пьет, цены нет. В руках всё горит, голова за двоих соображает: и на выдумку, и на шутку горазда. И девчата у нас не белоручки. Палатку поставить, костер разжечь, еду приготовить – всё могут. Часа не прошло, как всё было готово. Полчаса не минуло, как, проводив Макарыча, к нам заявилась эта ошибка природы по кличке Тобик. Он бегал меж нами, потявкивал, повизгивал, крутил хвостом, как пропеллером, и, преданно заглядывая в глаза, все время облизывался. Сразу стало понятно, что пока мы здесь, к хозяину он не вернется. Хитрюга уже привык харчеваться на этой часто посещаемой сплавщиками стоянке. Мы с Николаем наладились на разведку на перекат. Час-полтора светового времени у нас было. Обещали вернуться засветло, но моя-то Ирина знала, самый крупняк чаще берет, когда солнышко закатится. Поймали немного, но разведка удалась. Рыба на перекате была. Завтра с утра проверим нижний, более протяженный и глубокий перекат. И с рыбалкой всё будет понятно. Когда чистили вечерний улов, Ирина напомнила: «Пап, первый в этом году сплав, за тобой десерт.- А лопухи заготовили? – спросил я девчат.- Обижаешь, - отозвалась дочь.Взглянув на удивленных Батуриных, я понял, что Ирина Оксану не посвятила. Николай был со мной на воде и вообще ни о чем не подозревает. Сюрприз же заключался в следующем. На первую рыбалку или сплав я всегда готовил фирменное блюдо – свежую рыбу, испеченную в лопухах. «Голубцы» (так мы их называли) запекались, как картошка, в золе и подавались к столу после ужина.Наевшись и напившись чаю с душистым цветочным настоем (девоньки-умницы не забыли и про это), я уже начал клевать носом. Пробудил меня звонкий голос Оксаны:- Дядя Жень, расскажи чего-нибудь, тебя интересно слушать.- Э, нет! – протянул я. - Сегодня папин черед. - Ты же на историческую родину приехал, - похлопал я Николая по плечу.- Точно, папка, - вновь заголосила Оксана, - у нас же баба Аня в Каге родилась. - О чем говорить? - нехотя начал Колька. – Дед с бабкой в земле лежат, остальные кто куда разъехались. Помолчал, затем, перейдя на кагинский говорок, смешно продолжил: - О том, как мы в детстве по Клянщиной поляне без штанов бегали да кузнечиков в спичечный коробок ловили.- Зачем без штанов? – не поняла Ирина.- А ты спроси у отца, - отвечал он, - давно ли у него болотные сапоги появились? А раньше - босячком, по пояс в воде, с черёмуховой удочкой до посинения удили.- А про бабушкино детство, - тормошила отца Оксана.- А в бабушкином детстве-юности всё до посинения было. Он закурил, глубоко затянулся и отрывисто продолжал:- Голод был. Война была. Мужиков всех на фронт, а баб да девчат – на лесозаготовки или золото мыть. Вы думаете, почему ключ Золотарским зовется? Еще в царские времена в нем старатели золотишко промышляли. А уж последние крохи – твоей бабушке с подружками пришлось. Еще не известно, что лучше: лес валить или целый день в холодном ручье песок промывать. Руки-то бабулины видела? – обратился он к дочери.- Видела, мазью натирала, шалью укутывала, – прошептала Оксана.Я вовремя вспомнил про «голубцы» и повыбрасывал их из костра. Мы разворачивали обгоревшие по краям листья лопухов, обжигаясь, ели запеченную в собственном соку рыбу. И нам казалось, что ничего вкуснее мы не пробовали.

На вечер следующего дня запланировали баньку. Баня – вечером, а работать на нее надо целый день. Натаскать на песчаную косу нужных голышей, сложить из них полусферу, оставив в ней два отверстия – вверху, для трубы, внизу – топку. Истопник кладет баню, остальные – за сушняком. На пять-семь часов топки дров много надо. За это время камни хорошо прогреются, раскалятся. Затем из топки выгребают все угли, чтоб копоти да угара не было. Наступает торжественный момент установки самой бани – полиэтиленового купола. Хорошо, если он с готовым каркасом, а то и его из жердей делать надо. Дальше низ купола прижимают к земле камнями (кто-то растяжки делает), чтобы банька не улетела, как воздушный шар, и чтобы тепло по низу не уходило. Закрывается «дверь» - пленка на пленку внахлест и крепление (обычно бельевые прищепки). Теперь баня будет настаиваться: прогреваться от раскаленных камней и раздуваться, вставать во весь свой богатырский рост.К этому времени на костре кипятится ведро воды с букетом душистых трав, чтобы поддавать на каменку. С травой не закончено, ее много надо: устелить гальку вокруг каменки, от нее через дверь – дорожку к самой реке. Ну и, конечно, не забыть заготовить веников.Потом по выстланной травяной тропинке нахлестанные свежим веничком, раскрасневшиеся и распаренные, кто выбегает, кто кубарем - прямо в речку. Вот тут-то и наступает момент истины. Нирвана да и только! Потом, кто опять поддавать да париться, кто сначала на песочке полежит, отдохнет. Самые отчаянные парильщики по пять-шесть заходов делают.

Евгений СУХОВ

Фото из семейного архива Суховых.