Цой — имя стен

«Я вижу дом, я беру в руки мел,

Нет замка, но я владею ключом...»

Имя на стене я увидел гораздо раньше, чем услышал записи Цоя, — совсем маленьким на рукописной клубной афише: «Виктор Цой в фильме «Игла». Мама сказала, что это фильм про наркоманов, и я решил, что это плохой фильм. Тогда я ошибался. Потом была стена редкой в Тирляне двухэтажки с огромными печатными «В. ЦОЙ».

Помню, как впервые услышал его песню. Не самого Виктора – песню. Было это в 93-м. В честь окончания учебного года мы, ученики тирлянской школы № 2, отправились в лес на традиционный в те времена турслёт, где после всего пели песни. Мы, пятиклашки, спели что-то вроде «Вместе весело шагать». А старшаки из девятого взяли гитару и выдали «Звезду по имени Солнце». Я спросил, чья это, а одноклассник Костя удивился: «Ты что?! Это ж Цой!» К тому моменту Виктора Цоя почти три года не было в живых.

Самого Цоя я услышал позднее. Мне было уже лет тринадцать. Старый здоровенный приёмник из родительской спальни, вечно настроенный на какую-то нудную волну, вдруг сообщил, что «Кончится лето». Я, который в это время любил выискивать ляпы в фильмах и песнях, тут же ехидно заметил: «Поёт, что лето кончится, а у самого тюльпан стоит в банке. А тюльпаны только весной бывают». Отец,

который мудрей и честней меня, ответил: «Не в тюльпанах дело. Ты — слушай». Именно тогда Ты начинаешь слушать Его. А когда, наконец, услышишь, то твёрдой рукой на зелёной обложке школьной тетради впервые выведешь «Цой».

«Тот, кто в пятнадцать лет

убежал из дома,

Вряд ли поймет того,

кто учился в спецшколе...»

Биография Цоя, словно поперёк исписанный линованный лист. Родился он в 1962 году в семье Роберта и Валентины Цой. Родители то сходились, то расходились, и Витя, живущий в проходной комнате, по большей части был предоставлен себе. Однажды родители уехали на месяц на юга и оставили Вите 90 рублей, по трёшке на день. Он в первый же день купил себе гитару за 87 рублей, а питаться решил беляшами, которыми и отравился. Беляшей больше никогда, говорят, не ел. Зато начал играть.

Школу он окончил плохо, из художественного училища имени Серова вылетел, пытался получить специальность резчика по дереву в ПТУ. А ещё стал писать песни. Простые и ни на кого не похожие. Это потом, в середине восьмидесятых, в его песнях будут нотки английских «The Cure» и «The Smiths» (не потому, что плагиатил, а потому, что слушал), а пока —

чистая романтика. Цой влился в ленинградский рок-клуб. Пэтэушник в стане интеллектуалов. Акустика в хоре электрогитар. Куда ни ткни — дети профессоров с вышкой (или почти вышкой) за плечами: Борис Гребенщиков, Майк Науменко, Максим Пашков, другие. Но и эти выпускники «спецшкол» ценили свободу и творчество выше статусов и дипломов. О том славном времени любви и надежд недавно снял красивейший фильм Кирилл Серебренников. Посмотрите «Лето», это не «чистая правда» о начале «Кино» — это мюзикл о том, что внутренняя свобода важней внешней, а дружба сильней зависти и ревности…

«Мой дом был пуст,

Теперь народу в нём полно...»

Цой – это не про радость. Подростковый возраст – это тоже не про неё. Так всегда: ты не нравишься тем, кто нравится тебе. Учитель английского зовет тебя тугодумом. И тебя вечно заставляют постричься, хотя уже не требуют не носить джинсовку. Суицид и мысли о нём — такая же обыденность поселковой жизни девяностых, как сигарета в школьном сортире. А ты не куришь. Просто потому, что остальные курят. Отца в прокопчённой робе видишь лишь по ночам. Петлюра – голос твоего поколения. Но не твой. И вдруг ты слышишь «свой» голос: «Ты часто проходишь мимо, не видя меня, с кем-то другим, я стою не дыша»; «Нет дома. Никого нет дома. Я лишний, словно куча лома»; «Подросток, прочитавший вагон романтических книг, ты мог умереть, если б знал, за что умирать»; «За стенкой телевизор орёт, как быстро пролетел этот год. Он так похож на прошлый год. Я в прошлом точно так же сидел один, один…»

Именно тогда ты находишь место для шага вперёд. А когда уже нашёл, рядом кто-нибудь обязательно встанет. Вот уже и не один. Тима, с которым вместе играли в баскетбол, делится с тобой записями «Кино». Ты их слушаешь на вечно жующем «Романтике-306» и пытаешься переписывать. Вырисовываешь портрет Цоя, чтобы вставить в подкассетник. Тебе невдомёк, что на оригинальной обложке альбома «Группа крови» 1988 года плакат Малевича, а не героический подбородок Виктора. Друг Андрюха привозит из Магнитки сборник «Легенды русского рока». А вот уже и Вадя с Денисом здорово играют на гитаре «Мои друзья всегда идут по жизни маршем, И остановки только у пивных ларьков!» Ты тоже что-то пытаешься играть, и Женька с Вовкой, как могут, учат тебя ставить аккорды и подсказывают песню «без барре». А однажды, вернувшись с покоса вместе с родителями, ты узнаёшь, что младшая сестра, которая тогда была решительней и смелей тебя, краской на стене комнаты написала: «Смерть стоит того, чтобы жить, А любовь стоит того, чтобы ждать...» С подписью: «В. Цой».

«Сегодня кому-то говорят

«До свиданья!» —

Завтра скажут: «Прощай навсегда!»»

Популярность придёт к Цою в 87-м. В фильме «АССА» прозвучит песня «Перемен!» Сколько бы некоторые не говорили, что эта песня была написана американцами в Голливуде, мы знаем, что Цой написал её за два года до этого, и она была о переменах внутриличностных. Но в стране шли уже другие перемены. Перестройка ещё дарила надежду на светлое завтра, и фраза «Мы ждём перемен!» стала лейтмотивом этого времени. Этот гимн Свободе на данный момент находится под негласным запретом на радио России и Белоруссии (в странах, где судят за смешные картинки и фото времен Второй мировой войны, опасно чего-то ждать). После выхода альбомов «Группа крови» и «Звезда по имени Солнце» популярность «Кино» переполняет Советский Союз и через растрескавшийся железный занавес растекается по Европе и США. В это время Цой бросает работать кочегаром в котельной «Камчатка» и полностью уходит в музыку. В 1989 году во Франции выходит пластинка «Последний герой». В этом же году Виктор признается лучшим актёром СССР за роль борца с наркомафией Моро в фильме «Игла». 24 июня 1990 года Цой, только отметивший свои, как оказалось, вечные 28, и группа «Кино» на Олимпийском стадионе дали концерт, на который пришли более шестидесяти тысяч человек. Этот рекорд не побит до сих пор.

После триумфа в «Лужниках» Цой садится за работу над новым альбомом.

15 августа, поехав на рыбалку, недалеко от Риги, Виктор заснёт за рулём. По легенде, в его искорёженном после аварии синем «Москвиче» единственным целым предметом окажется кассета с демо-версией новых песен. Они и станут основой посмертного «Чёрного альбома». Это там будут «Следи за собой», «Когда твоя девушка больна» и столь популярная и кем только не спетая ныне «Кукушка».

Сразу после гибели Цоя на стенах мегаполисов и деревень появился новый пароль: «Цой жив!»

«Но всё, что мне нужно, —

Это несколько слов и место

для шага вперёд...»

Мне неважно, был ли Высоцкий наркоманом, а Лермонтов бузотёром. Я знаю, что они не были доносчиками и не гнули спину перед власть предержащими. Это главное. А всё остальное найду в их стихах. То же и с Цоем. ««За» голосуют тысячи рук… Всё на месте, да что-то не так». Он не был борцом с системой. Он и не был частью этой системы. Так бывает, что в среде, где все голосуют «за», воздержаться — уже подвиг. Недавно узнал, что в одном из своих интервью Сергей Бодров сказал: «Цой — значит, что весь мир против тебя, а ты против всего мира. Человек, слушающий Цоя, во что-то верит. Я думаю, что в этом есть такой настоящий порыв к свободе внутренней. К прямой и ясной картине мира». Лучше уже не скажешь.

Восемь лет назад двадцатилетие гибели Виктора я встретил у самой знаменитой Стены Цоя — на московском Арбате. Говорят, потом эту стену закрашивали.

Давно не вижу надписи и на улице

50 лет Октября в Белорецке, где теперь живу, какой-то смельчак написал на высотке «Цой». Может, плохо смотрю. Да и в родительском доме переклеены обои. Но так ли важны стены? Важно только Имя этих стен. И место для шага вперёд.