Пуля

Под ровный гул вертолётных лопастей, молотящих воздух на двухкилометровой высоте, Сергею Старожилову в очередной раз снились обнаженные женщины. И не какие-нибудь худосочные топ-модели, а пышногрудые молодухи, будто специально сошедшие в солдатский сон с картин Рем-
брандта и Тициана. Как наяву гонялся Серёга за десятком ядрёных длинноволосых девиц по заросшему ромашками полю, а проснулся неожиданно на самом интересном месте, почти ухватившись за одну из беглянок. В тот сладостный момент с его плеча соскользнул ставший за полгода службы почти частью тела «калаш». Автомат сначала гулко ударился о землю рукоятью, а затем звук, слившись с первым, повторился, когда автомат завалился на бок в цветущие ромашки. Серёга открыл глаза и понял, что грохот из эротического сна совпал с реальным сдвоенным ударом, где-то под брюхом вертолёта.

Старожилов поднялся с пола, где лежал на сваленных кучей холщевых мешках с солдатскими письмами и начал бродить по темному отсеку, разминая затянутое ремнями парашютной подвески тело. Отгоняя сон, попытался заставить себя глядеть в круглые вертолетные оконца-блистеры на яркие азиатские звезды и медленно проплывающие за бортом залитые холодным светом горы. Но веки слипало, словно магнитом. И через некоторое время, неудобно запрокинув голову, Серёга задремал на мешках, привалившись к желтой выпуклой стенке дополнительного топливного бака. В обычном дребезжащем гуле, что всегда наполнял в полете грузовой отсек старенького МИ-8, приспособленного под перевозку воинской почты, сонный солдат не обратил внимания на появившийся посторонний присвистывающий звук. Окончательно Серёга проснулся, когда затарахтела отъезжающая на роликах дюралевая дверь в борту вертолета. В этот раз вертолёт почему-то стоял не на своем обычном месте, а около железных ангаров полковой ТЭЧ. Пока Старожилов рапортовал старшему дежурной группы, которая встречала его, об успешном выполнении боевого задания по доставке почты в отдаленные гарнизоны, экипаж и ремонтники из ТЭЧ что-то рассматривали под днищем вертолета и на хвостовой балке. Они подсвечивали себе фонарями и о чем-то оживленно переговаривались.

У авиаторов в Афгане своя работа, у фельдъегерей своя, поэтому почту из вертолета перегрузили в кузов автомобиля и успокоенный солдатским рапортом, старший группы дал команду возвращаться в свою часть. Вскоре Старожилов, сдав оружие и почту, снова спал, но теперь уже на положенном ему по сроку службы втором ярусе солдатской койки. А в это время прапорщик докладывал в отдел связи о завершении на вертолетном маршруте обмена почтой, который произвели по графику и, со слов Старожилова, без происшествий. Ручейки солдатских докладов от прапорщиков к офицерам, от сторожевых постов к заставам, от батальонов к полкам и дивизиям стекались в штаб ограниченного контингента. Но летчики докладывали в Кабул своему начальнику, а связисты - своему. И получилось, что утром на стол командующему авиацией 40-й армии лёг доклад об обстреле у перевала Атбили вертолетной пары, перевозившей почту, о героизме экипажей, с риском для жизни спасших ее, и о самоотверженности ремонтников, в короткий срок восстановивших поврежденный вертолет. К обеду наградные документы на отличившихся авиаторов были уже готовы.

А у связистов-фельдъегерей по их докладам ночь прошла спокойно, хотя на войсковой почте, где служил Серёга, об обстреле знали уже через полчаса после возвращения с аэродрома. При разборе одного из мешков на оббитый жестью сортировочный стол вместе с пачками писем выпала тяжелая, толщиной с палец пуля. Пока все разглядывали ее, прапорщик обнаружил дыру в мешке. «Обстрел проспал Старожилов», -
сказал он и, взвешивая пулю на ладони, добавил: «Но жив остался салага. И слава Богу!»
Всем очень хотелось спать, но еще лишний час пришлось сортировать разлохмаченные и обожженные письма из того мешка. Через сутки они разлетелись по Советскому Союзу с отметкой, что поступили в поврежденном виде.

Однажды, через пару лет после службы, Старожилова перебравшего на радостях от известия, что стал отцом, шибанула мысль, от которой он враз протрезвел. Хмель из головы моментально вытеснило внезапное жуткое предположение о том, что он мог не жениться и просто не дожить до сегодняшнего дня. И виновницей всего этого могла стать пуля из мешка. Его, Серёжкина пуля! Молодой папаша представил, как, легко пробив обшивку вертолета, она скользнула тогда по шпангоуту, сдирая краску и сбивая заклепки, словно и не было двухкилометрового полета. Затем пробуравила пол и горячим куском смерти воткнулась в почтовый мешок, стараясь вырваться из оказавшихся на её пути плотных пачек писем.

Действительно, считанные сантиметры не долетела тогда пуля до тела сонного фельдъегеря, увязнув в солдатских весточках, но обездвиженная, продолжала обжигать их, словно мстила за то, что жив остался солдат. Пуля мстила всем, чьи письма попались ей на пути, чтобы не получили матери, жены, невесты простых и долгожданных слов из Афгана: «Я жив! Всё нормально!»
Ещё долго после того случая летал с почтой Старожилов, всякого навидался, побывал во многих переделках и все время хранил ту пулю. Но сейчас ржавеет она на дне Амударьи. Проезжая по громыхающему мосту, при выводе советских войск из Афганистана, швырнул её Серёга в мутно-рыжую речную воду. А о военной службе бывшему фельдъегерю напоминают три медали, которые лежат в резной шкатулке в глубине серванта.