Нина справляет юбилей…

Если бы она была среди нас и справляла свой очередной юбилей, то всё выглядело бы так: с самого утра в её квартиру стали бы приходить люди, один за другим. Поэтессе дарили бы цветы, её телефон звонил бы, не переставая, а на кухне также задиристо свистел бы чайник.
К вечеру она попыталась бы прилечь, но… обязательно постучался бы еще кто-нибудь…

О поэтессе Нине Зиминой знает или, по крайней мере, слышал каждый белоречанин. Не стану писать благоглупости о том, что ее имя – один из брендов города. Во-первых, она не любила такие новомодные словечки («бренд»), во-вторых, была безупречно скромным человеком. Подчеркиваю – безупречно! И это порой мешало ей в творчестве, где в наши дни надо обязательно расталкивать кого-то локтями в очередь за бюджетным изданием своей книги.
Она предпочитала издавать стихи за свой счет, наскребая с пенсии сумму, которой едва хватало на тираж в сто экземпляров.
За несколько лет до смерти она завела свою страничку на портале «Стихи. ру», где опубликовала последние стихи. Когда ее не стало, эту страничку стал вести я, и все пользователи, кто знакомится с ее творчеством, продолжают писать Нине Зиминой свои сообщения. Вот одно из последних: «Нина, вы один из лучших поэтов современной России!».
Люди пишут, считая ее живой. А я не сообщаю им о ее смерти.
У нее был безмерный талант. И безмерные скорби. Что имею в виду?

Нина Николаевна была, как ныне принято говорить, человеком с ограниченными возможностями здоровья. Причем ограниченность в этом смысле была просто вопиющей.
Судите сами: из-за раннего полиомиелита она с трудом передвигалась, а в последние годы вообще не выходила из дома. Она жила в заточении своей болезни, двигаясь по комнате только с помощью стула.
Более того, у нее стали отниматься руки, пропало зрение. Случалось, что в полнейшей слепоте она двигала свой стульчик, пытаясь добраться до кухни, натыкалась на торшер, терялась в пространстве и плакала.
Плакала она всегда скрытно, чтобы никто не видел ее слез.
Хорошо, что ее квартира редко пустовала: обязательно находились друзья, которые помогали во всем.
Отринь от меня, беда-вековуха,
Застынь в берегах, река-говоруха,
Наполненных болями дней.

Боли сопровождали ее на протяжении всей жизни. Ей было трудно ходить, есть, сидеть, лежать, дышать… Ее сон порой длился от силы два часа в сутки. Она спала, прислонившись к небольшому столику возле дивана, положив голову на слабую руку. Иначе просто не могла.
Поэтесса свои стихи писала порой стремительно. Они приходили из ниоткуда и ложились строчками в блокнотик, который всегда был при ней. Она любила сидеть на балконе и слушать пение птиц. Нина Николаевна обожала воробьев и синичек! За их простоту и вольность. А те, в свою очередь, совершенно не боялись ее и низко порхали над ее широкополой шляпой.
Моя прогулочная палуба –
К стене прилепленный балкон.
Край неба – крылышко в подпалинах,
Сквозные ветры с трех сторон.
Многие, кто проходили мимо, непременно здоровались с поэтессой: «Дай вам Бог здоровья, Нина Николаевна! Я прочитала недавно ваше стихотворение… Это вы про меня написали, да? Спасибо!»
Зачастую женщины узнавали себя в ее стихах.
В конце жизни она писала только Богу. Она перевела на современный поэтический язык Псалтирь, тщательно изучив эту священную книгу во всевозможных переводах.
Она не занималась политикой, не состояла ни в каких партиях, никого не осуждала и ни за что не боролась.
Она была счастливым человеком! Но ее счастье всегда проявлялось сквозь земную боль.
Перед самой смертью она успела причаститься. Едва священник вышел из ее квартиры, совершив это таинство, как поэтессы не стало.
Мы, ее близкие друзья, были в тот день рядом с ней. Кто-то тряс ее, уже неживую, за плечи и кричал: «Нина, вернись!» Никто не мог смириться с мыслью, что она покинула нас. Я не могу смириться с этим по сию пору…
Уверен, что сегодня она ТАМ тоже справляет свой юбилей, и у нее много добрых гостей: двери ее небесной кельи не затворяются никогда.
Представленные ниже стихи взяты из последней книги поэтессы, которую мы сумели издать уже после смерти Нины Зиминой. Прикоснитесь к ее творчеству. Вспомните о ней. Пусть ваши сердца наполнятся нежной радостью встречи с этой чистой и тихой поэзией.

Игорь Калугин.

Я девочкой болезненно-печально,
Отторжено от радостей росла.
Печаль моя, как живопись наскальная,
А память – словно древняя скала.
Плыл черный цвет отчаянья по охре
Растущих лет, сгущаясь до слезы.
Блистало солнце – и слезинки сохли,
Стирались в пыль горючие следы.
Надежды возносились, точно голуби
Бумажные – убористо перо.
Обвалы и заторы, боли проруби.
А мне твердили: жизнь – это добро.
Я чувствовала, верила, надеялась.
Оно во мне – мой слиток золотой –
Крупицами росло. Печаль отсеялась
Сквозь решето, сплетенное судьбой.
А если время шло пустой породой,
Судьба права. Что на нее пенять?
Все то, что предназначено природой, -
Лишь черновик. Мне набело писать.

***
Я, редкостная кокетка,
Смеюсь на бульваре счастья.
Весны удивленной ветка
Развеивает ненастье.
И если обида гложет,
И если душа – лохмотья, -
Кокетничаю… О, Боже!
Комочек земной я плоти.
Ты дал мне великодушно
Два крылышка – два подспорья.
Дорогу осилит идущий.
Крылатый развеет горе.

***
Мне холодно сегодня, очень холодно
И хочется, как птице, под крыло,
Закрыв глаза, поглубже спрятать голову,
Зарыться носом в душное тепло.
Да жаль вот - родилась бескрылой я.
И ты, мой друг, надежда не моя.

***
Время сужает сроки.
Время стирает грани.
Милый, зачем упреки?
Сломанный куст герани
Не расцветет повторно
На заревом окошке.
Грусть, словно призрак в черном,
Приходит незримой стежкой,
Садится в счастливый угол,
Где место святому лику.
Я радость возьму в подруги,
Смех жаркий - печали в пику.
Милый! Зачем загадки
О завтрашнем дне холодном?
Пусть будет сегодня сладко
И радостно принародно.
Пусть будет сегодня праздник.
На празднике – много песен.
От милости прямо к казни –
Полшага всего. Мир тесен.
Пусть будет сегодня праздник.

***
Золотое перо – не мое.
Никогда не слыла я жар-птицей,
А всего лишь – веселой синицей,
Что бесхитростно песни поет,
Когда день начинается новый.
Не гонялись за мной птицеловы,
И не зарилось дурачье.
Мелковата, на вид неказиста.,
Не люблю подголосков со свистом,
Славлю вольное птичье житье!
Песнь – желанье мое и веленье.
Пусть как прежде в цене оперенье…
Золотое перо – не мое.

ПОЖЕЛАНИЕ САМОЙ СЕБЕ
Не отрекайся от ветра холодного,
Не отрекайся от солнца горячего,
Не отрекайся от гостя голодного,
Не отрекайся от друга незрячего.
Нынче и завтра – горячие головы.
Мысли бредовые – адово эхо.
Хочется петь – в горле плавится олово,
И не до песен уже, не до смеха.
Дверь – на крючок.
На крючок – и желание.
Час отречения – опустошение.
Не отрекайся... коль даже ужалили
В самое сердце. В прощенье – спасение.

***
Мы с тобою сидим на кухне
И пьем чай травяной с коньяком.
За окошком солнышко тухнет,
Веет с запада сквозняком.
Не размешивай сахар в чашке.
Горько ль, пьяно ль — одна беда.
В нашем дне, счастливом, вчерашнем,
Распустила цвет лебеда.
Не дурман-трава, не отрава,
А совсем случайный сорняк.
И неправый бывает правым,
Если что-то у нас не так.
И мертвеют живые были,
И бегущий за солнцем вслед,
Опалив нетерпенья крылья,
Обретает мир на земле.
Чай остыл, и коньяк никчемный.
Я сижу ни жива ни мертва.
Ты, как будто на казнь обреченный.
Нам совсем не нужны слова.
Положи на плечо мне руки.
Я тебе погляжу в глаза.
И блеснет через боль и муку
Очищающая слеза.
Солнце снова пойдет по кругу,
Побеждая развалы тьмы.
Нам не быть с тобой друг без друга,
Даже если не рядом мы.

***
Кремовые шторы. Вышитые розы.
Алая герань во все окошко,
И стихи, похожие на прозу,
И любовь – как будто понарошку.
На диване котик мой мурлычет,
Видно, снится сон ему счастливый.
Все обычно, вроде как привычно.
Но откуда жаркие приливы?
Милый, ты касаешься запястья,
Голубой пульсирующей жилки.
То ли я в твоей всецело власти,
То ли ты со мной нерасторжимый.
И глаза не лгут, в них та же ясность.
Отчего же ревность снова точит?
Моего не выпускай запястья.
Наша проза любит многоточие.

***
Сумеречный вечер.
В телефоне – глухо.
Кто укроет плечи
Мне платком из пуха?
Птица бьётся в окна
Чёрными крылами.
Стало одиноко
Что-то вечерами.
И скребутся кошки
У меня на сердце.
И Луна в окошке
Просится погреться.

***
Синеокая княгиня
В сарафане из берез,
Зори алые, витые
На концах пшеничных кос.
Разволнует ветер утром
Златокрылые поля,
Лес прозрачным изумрудом
Разыграется.
Пыля.
Сквозь века летит дорога,
Твой по ней неспешный шаг.
А судьба вселенским рогом
Катит обветшалый шар.
И заморские вассалы
На тебя свой пялят глаз –
В полонянки им запало
Взять княгиню напоказ
Развращенному соседу.
Там, за тридевять земель,
В прах сотрут твои победы.
Нет там Ванек, нет Емель,
И по-щучьему веленью
Печь не ходит за порог.
Не цветет под лунной тенью
Вещий аленький цветок.
Там сорвут с тебя корону.
По каменьям разберут.
Журавли с печальным стоном
Клином взрежут осень тут.
Синеокая княгиня,
Ты в дороге не одна, -
Есть твой щит, твоя твердыня –
Это Ванькина спина.
Брод в огне отыщет махом,
Он на выдумку горазд
И последнюю рубаху
В год лихой тебе отдаст.
И Емеля – добрый малый
Про свою забудет лень,
Если ты совсем устала
Сквозь века идти в наш день.
Ах, княгинюшка-княгиня,
Росная душа твоя –
В горьком кличе журавлином,
В сладких песнях соловья.

***
Деревенька. Ситцевые дали.
Выцветшая зелень на ветру.
И, как образ всей мирской печали, -
Старенькая церковь на юру.
Покосился крест. На колокольне
Голуби нашли себе приют.
В голубином золотом приволье
Тихим гласом ангелы поют.
Вслушайся - охватит душу трепет,
И тебе захочется взлететь,
Где святое солнце глаз не слепит,
Где колоколов пылает медь,
Сброшенных когда-то с Божьей выси.
Погребальный звон гудит в веках.
Старенькая церковь. Поклонись ей,
Поклонись – покайся во грехах.
Тень мелькнет, юродивый на паперть
Выскочит копеечку просить.
За его спиною Божья Матерь –
Щит, ограда всей святой Руси.

***
Под крылом небесной тишины
Деревенька – к прошлому мосточек.
У большой истерзанной страны
Нынче много позабытых точек.
Много заколоченных окон,
Где витает дух счастливой были.
Пришлый ветер с четырех сторон
К ним пути заносит снежной пылью.
Но еще маячат старики,
В их глазах не вянут незабудки,
Им еще горланят петухи
По утрам веселую побудку.
Есть еще в поленице дрова,
Береста в заначке на растопку.
Но болит о старом голова,
Ходит память по заросшим тропкам.
Крутят, крутят давнее кино
Старики, в счастливый кадрик веря:
Будет день – вернутся под окно
Сыновья и скрипнут отчей дверью.
… Под крылом небесной тишины –
Деревенька средь берез и сосен.

***
Когда буду я навсегда уходить,
Проводи меня, солнышко, проводи
И скажи: «Петь любила она
и умела любить,
У нее был мой солнечный лучик в груди».

А вослед прилети, прошуми, ветерок,
Прошепчи на прощанье такие слова:
«У нее был в крови мой порывистый ток
И чуть ветряная голова».

А потом в ночной полумгле Луна
Мне на холмик прольёт голубую слезу
И, воздав на греховность мою сполна,
Одинокую с неба уронит звезду.