Матрёнин дом

- Мама! – Машка влетела в избу, забыв закрыть за собой дверь. – Там такое! Там детей привезли!
- Каких детей? – Матрёна оглянулась на дочку.
- Таких детей! Эвакуированных. У правления. Целых двое саней! Баба Зина сказала тебя покликать.
Матрёна накинула платок и махнула рукой дочери.
- Не ходи со мной! Дождись брата! И не забудь козлят покормить.
Матрёна бежала по переулку, тяжело переставляя ноги по снежному крошеву. Вздохнула, на ходу прикрывая рот концом платка. Скорее бы уже закончилось это бесконечное горюшко. Сколько извещений принесли за последнюю неделю? Особо страшно было, когда три дня назад бабе Зине снова принесли страшную эту бумажку. Больше носить не будут. Не на кого… Семь сынов и муж. Не должно быть так! Не может баба, родившая столько детей, оставаться одна как перст. Страшно…
Матрёна радовалась, что её дети еще маленькие. Васятка едва в школу пошёл, а Матвейчику только-только два сравнялось. Рожала его Матрёна уже без мужа. Младшего сына Фёдор пока не видал. Ничего! Вот справятся с этой заразой и вернутся домой мужики! Только поскорее бы…
Матрёна выскочила к правлению и ахнула. Детишек было много: махонькие и постарше, они сидели на ступеньках правления или тихо стояли, прислонившись к бревенчатой стене. Матрёна присмотрелась, и сердце у нее зашлось. Худющие какие! Аж страшно глянуть!
Пробежав последние несколько шагов, она на ходу подхватила со ступенек маленькую девочку в туфельках. Ногой саданула по двери правления, распахнув ее.
- А ну! Быстро внутрь все! К печке! Бегом!
- Матрёна! Ты что это само-управничаешь?
- А, Михалыч! Старый ты хрыч! Что это ты детишек на морозе бросил? Чай, не лето на дворе! Совесть есть у тебя аль нет? Ты посмотри, в чем их привезли-то? Это тебе не валенки!
Матрёна рывком поставила у печи табуретку и живо стянула с девочки и легкие туфельки, и рваные чулки. Осторожно приложив ножки ребенка к теплой печке, она принялась растирать ручки девочке.
- Моя ты рыбонька! Замерзла?
Девочка подняла глаза на незнакомую женщину, которая так громко кричала. Она была совсем не похожа на маму, но что-то в ней было такое, что девочка не стала долго раздумывать, а, уткнувшись в грудь женщины, тут же уснула. Матрёна шикнула на председателя и запричитала, запела колыбельную.
– Ты мне тут не устраивай чего не надо, поняла? Их же только-только привезли. Не успел я еще. Да и глянь на них! Там же караул! Они мылись, небось, последний раз не знамо когда! – шёпотом сказал Михалыч.
- А хоть бы и так! Что ж им теперь на морозе вместе с живностью своей замерзать? Не выдумывай мне! А то сейчас баб покличу, так живо на тебя управу найдем!
- Загрозила! Ты чего пришла-то? В хранилище же должна быть ужо. Как там без бригадира?
- То и пришла, что Машка прибежала и сказала, что детвору привезли. Кто они? Откудова?
- Из Ленинграда... Беда там, Матрёнушка, беда страшная…
- Что беда, про то я знаю. А куда детвору-то теперь? Родня какая есть у них?
- Да какая родня?! – махнул рукой Михалыч. - Ты глянь на них: половина и имени своего произнести не умеет. Сопровождающие аккурат все полегли, когда поезд… Детвору повыпихивали, кого успели, а сами… Эх! – Михалыч отвернулся, пряча слезы.
- Что ж делать будем, Михалыч? Глянь, какие они заморенные. Нельзя их дальше отправлять. Не доедут они.
- Что предлагаешь?
- Давай народ собирать.
- Думаешь возьмет кто? Свои по лавкам скачут.
- Или мы не люди? Где свои, там и этим место найдется.
Михалыч отловил соседского мальчишку и отправил его по дворам и в хранилище, где работали сегодня женщины.
- Чего звал, Михалыч? – Катерина, первая певунья на деревне и подруга Матрёны, осеклась, шагнув за порог. – Это ж что такое?
- Дети, Катя, не шуми! – Матрёна потрогала пяточки девчушки, которая посапывала у нее на руках. - Видала?
- Страх какой! А худущие! Словно не кормили их…
- Так и не кормили же почти. Они из Ленинграда, Кать.
- Ох, горюшко! И куда их теперь?
- Сама как думаешь?
- Нельзя их дальше.
- Вот и я о чем. Бабы! Что делать будем?
- Деревня у нас большая, по дворам разберем. Только их все равно много. – Мария, соседка Матрёны, покрутила головой. – Если только по двое-трое на двор.
- Я не возьму! – покачала головой Капитолина, вдова, что жила на другом конце переулка Матрёны. – Своих трое, куда мне еще? Не прокормимся.
- Правление поможет!
Михалыч кивнул на вопросительный взгляд женщин.
- Много напомогаешь ты, Михалыч? Тут до весны бы протянуть…
- Ладно. Давайте так. У кого совсем беда – те пустые. А кто может – те возьмут.
Зинаида растолкала баб и наклонилась над мальчишками, которые спали вповалку в углу.
- На Мишаньку моего похож… Возьму его. И вот этих двоих.
Дело пошло веселее. Женщины тихонько будили детей и уводили их по домам.
- Мама! – девочка на руках Матрёны вздрогнула и закричала.
- Тихо, тихо, моя рыбонька! Всё хорошо будет!
Ребёнок рванулся из её рук. Поняв, что бежать больше некуда, девчушка разревелась.
- Ах ты, горюшко мое! Что ж ты плачешь, маленькая?
- Павлиииик… - малышка тянула руки к ребятам, которые столпились в другом углу избы.
- Павлик? Кто такой? – Матрёна повернулась к мальчишкам.
- Это я. Она моя сестра, - невысокий ладный паренёк шагнул к печке, и девочка тут же успокоилась.
- Двое вас?
- Теперь – да. Была ещё сестра. Да только… в поезде она осталась.
Мальчишка опустил глаза и протянул руки к девочке.
- Куда нас теперь?
- Ко мне пойдете? Матрёной меня звать, фамилия – Зотова.
Мальчик поднял глаза, и Матрёна ахнула: такой синевы она никогда не видела. Мальчишка внимательно смотрел на неё, думал. Потом медленно кивнул:
- Пойдём. Спасибо!
- Как звать-то ее?
- Ниночка.
Так дом Матрёны пополнился двумя новыми жильцами. После того, как она в семи водах отмыла их в бане, оказалось, что кудри у девчушки точно такого же цвета, как косы у Маши, а Пашка хоть и долговязый, но худой настолько, что сквозь кожу видно каждую косточку.
- Что ж, вас совсем не кормили? – подкладывала кашу в миски Матрёна. – Ешьте, никто не отберёт. Маша, молочка плесни им еще.
- Кормили, – Павлик ел медленно, хотя больше всего ему хотелось проглотить эту кашу с миской вместе, ему казалось, что ничего вкуснее он никогда не пробовал. – По норме, как положено.
Мальчик взял нож и отрезал небольшой кусочек хлеба.
- Вот столько давали нам.
Матрена зажала рот рукой.
- Как же вы…
- Мама нам свой хлеб отдавала. Только я брать не хотел. А она ругалась…
- Мамка ваша…
- Нет её. Еще до нашего отъез-да не стало.
- А батя? – Маша подвинула Павлику кружку с молоком.
- А отец на фронте… был… в самом начале ещё он… - Павлик заплакал, уткнувшись в сложенные на столе руки.
Ниночка, глядя на брата, заревела тоже. Матрена покачала головой и почти силком подняла голову Павлика, заглянула ему в глаза.
- Не плачь, родный мой! Есть у вас теперь и дом, и родня. Родителей помните своих и чтите, а вот плакать не надо. Отплакались!
Матрёна подошла к шкафчику и достала оттуда тряпицу, в которую был завернут сахар. Отколов несколько кусочков, она раздала его детям.
- Посластитесь! И пусть горе подождет за порогом. Не пускайте его в дом.

Дети прижились в семье. Павлик охотно брался за любую работу, помогая по хозяйству, занимался с ребятами уроками. Маша не уставала удивляться, сколько он знает.
- Папа говорил, что нужно много читать. В знании - вся сила! – Павлик объяснял Маше очередную тему, и она ахала, как легко и понятно он это делал.
- Павлик, тебе надо учителем в школе работать.
- Может, и буду. Но для этого очень много учиться надо, а негде пока.
- Ничего, сынок, вот закончится беда эта, и будет всё. И учиться будешь, и другим ума дашь. У тебя это хорошо получается.
А Ниночка, как будто успокоившись, что больше никуда бежать не надо, неожиданно разболелась. Она металась в бреду, сгорая от жара, и Матрёна тихонько затеплила лампадку, которая осталась ей от бабушки.
- Помоги, Господи! Сколько вынесли эти дети… Спаси и сохрани!
Маша видела, как молится ночами мать, не отходя от кровати, где бредила Ниночка, и тихонько шептала следом за ней.
- Помоги…
Почему-то ей совсем не было совестно. Мало ли что говорили о Боге в школе. Мама всегда знала всё лучше. И если она так делает, значит, это точно поможет. Вот только говорить об этом никому нельзя. Это Маша тоже знала и понимала. Когда-то бабушка сказала ей: «Не все верят, Машутка. Кто-то считает, что Бога и вовсе нет. Только я тебе так скажу. Коль нет Его, так и волноваться нечего, а коли есть Он там, на небе, так не грех и спасибо сказать Ему, и попросить, о чем нужно. Бог ведь всё видит, всё знает. И всё может. Это ты хорошо помни».

Ниночка поправилась. Зинаида принесла последнюю оставшуюся с лета крынку с мёдом. Капитолина, которая была знатной травницей, меняла составы, выпаивая Нину, и охала:
- Бедное дитё! Нечем ей бороться-то… Сил нет.
Вместе, сменяясь у постели, они выходили Ниночку. И к весне, как только побежали ручейки по улицам, бледная, но уже окрепшая девочка садилась у окошка и смотрела, как пускают кораблики её братья.
- Мама, там опять! – Маша распахнула дверь и тут же ее прикрыла (не хватало еще Ниночку застудить снова).
- Что опять, доча?
- Детей опять привезли!
- Пойдем, глянем! – Матрёна привычным движением накинула платок на плечи.
За год она приняла в своём доме больше двадцати ребятишек. Женщины качали головой: «Куда столько? Как справляешься?» А она отвечала:
- А хорошо мы справляемся! Вот Фёдор вернется, так ещё лучше будем!
Матрёна лукавила. Тяжело было. Тяжело и хлопотно. Но, глядя, как укладываются спать её дети, она улыбалась. В тепле, неголодные. И кричать по ночам переставали через какое-то время. Значит, страх уходит. Значит, чувствуют они, что безопасно в этом доме.

Фёдор вернулся. Единственный из всей деревни целый и на свои ногах. Кроме него да младшего сына Зинаиды, бумаги на которого пришли по ошибке, из мужиков в деревню не вернулся никто. Зинаида хлопнулась в обморок от счастья, а потом на радостях накрыла стол и сидела с сыном чуть не до утра, держа его за руку.
- Я живой, живой! Ну, не плачь! Мы же теперь вместе! Никуда уж больше от тебя не денусь.
Фёдор, которому еще на станции Михалыч рассказал, что творится у него дома, сначала ошалел.
- Письма-то были давно. Шестерых взяла, писала.
- Так то когда было?! – усмехнулся Михалыч.
- Так сколько, Михалыч?
- Много, Степаныч, ох и много! Богатый ты теперь!
- Ну, жена, знакомь с детями! – Фёдор только крякнул, увидев, какая орава теперь живёт в его доме.
И замолчали самые языкастые сплетницы, глядя, как шагает вереница из парней вслед за отцом по деревне.
- Экая семья знатная получилась! – улыбался в усы Михалыч, провожая взглядом Матрёнин выводок.

Наши дни. Бабушка с внучкой рассматривают альбом.
- Вот, Машенька. Здесь твоя прабабушка, а это, значит, прадед. Очень хорошие люди были…
- Я вижу, бабуленька! Раз, два, три…
- Двадцать шесть. Четверо своих и двадцать два приёмных. Все выросли. Ни одного не потеряли! Все в люди вышли. Да ты и сама видела. Брат мой, Павлик, как и хотел, учителем стал. Помню, мама целый год копила, чтобы его на учёбу отправить в Москву. Если посчитать, сколько из наших по ученой части пошли, так целую школу учителей собрать можно. А всё благодаря родителям. И врачи, и военных трое, и даже певица у нас есть. Да ты помнишь! Мы к тёте Наде ездили в прошлом году.
- Это та, что в оперном театре поет?
- Она. Ох, как мама её берегла! Все мечтала услышать в полный голос. Не получилось.
- Почему?
- Ушла раньше. Болела сильно. А потом и папа вслед за ней отправился. Всё говорил: «Куда я без Матрёнушки?..»
- Бабушка, а ведь они герои…
- Конечно, родная. Все по-разному Родину защищали. Родина – это ж не только земля, это ещё и люди. А дети – это тоже люди, только маленькие. Их людьми сделать надо. Родители наши справились! Память о них живёт. По земле ходит. И много лет ещё ходить будет. А если кто забудет, то, как мама говорила, позору не оберётся!
- Не забудет… - Маша тихонько погладила фотографию. – Я точно не забуду. И детям своим, когда они у меня будут, не дам. Такое нельзя забывать.
- Нельзя, родная, нельзя… Грех это.
- Ба, ты ж неверующая!
- Это кто тебе такую глупость сказал? – Нина возмущенно фыркнула. – Много ты знаешь!
- А если Бога нет?
- Если нет, так и переживать нечего, а если есть? Вот то-то! Мамочка моя умная женщина была.
- А как же она в Бога верила, если тогда нельзя было?
- А кто может человеку запретить душу свою править? Никто! Я сама не помню, Павлик мне рассказывал, как отобрала она меня у смерти материнской молитвой. Я перед тобой стою, значит, работает это?
Маша кивнула.
- Вот и мамочка наша верила, что работает. А раз она верила, то нам тоже нужно. Ей лучше знать!
Маша еще раз посмотрела на фотографию. Все старые снимки, которые она видела до этого, были на один манер: суровые лица, поджатые губы. А Матрёна улыбалась. И почему-то именно теперь Маша поняла, что эта женщина несла в себе удивительную силу. И имя этой силе – Жизнь.

Людмила Лаврова.

Ещё больше новостей – на нашем канале. Читайте нас в Телеграм Газета «Белорецкий рабочий» t.me/belrab