Два гуся

На почте было тихо. За стеклянным барьером сидела Любочка, молодая красивая женщина, и что-то считала на калькуляторе.
- Писем нет ли? - обратился к ней Кузьмич, старик из соседнего поселка.
- А разве вам не приносили? - удивилась Любочка.
- Нет.
- Забрала Рая почту позавчера еще. Четыре газеты и, кажется, письмо.
Сказала и молча вышла в сортировку посмотреть, не завалялось ли еще что-нибудь для старика. Кузьмич постоял, потоптался, переминаясь с ноги на ногу, и хотел было уже идти, как послышалось:

- Вот одно есть... Чужое. Мы его раскрыли и не знаем, что делать. Вы давно живете на поселке?
- С 1932-го, как привезли раскулаченных.
- Тогда вы, наверное, сможете ответить на это письмо, - и подала его в окошечко.

Кузьмич повертел конверт, пригляделся и, увидев четко выведенную фамилию Дидык, сказал: «Ненашенский, но что-то помнится... Кажется, такая фамилия была на поселке».
- Возьмите, может быть, ответите.

Кузьмич взял письмо и дома прочитал: «Уважаемый заведующий почтой! Извините, что не знаю имени и отчества, но прошу внимательно прочитать мое письмо и выполнить мою просьбу. Летом 1940 года я приехал в спецпосёлок Ермотаево и с первого сентября стал учить детей английскому языку в школе. Прошло столько времени, целая жизнь, а я не могу забыть своих учеников, их родителей и учителей, с кем пришлось работать. Я бы и сейчас там жил, если бы не война и другие обстоятельства. Люди в поселке жили, как в тюрьме. Их согнали туда с разных мест, лишили прав гражданства, репрессировали. После смерти проклятого грузина, наверное, многие вернулись в родные места, но кое-кто, может быть, и остался. И я хочу, чтобы те, кто помнит меня, знали правду, истинную причину моего отъезда из Ермотаево.
Дело в том, что я украл у коменданта поселка Мастерова Архипа Архиповича двух гусей. Украсть у хозяина поселка, работника НКВД, гусей было тогда неслыханной дерзостью. Кто? Куда смотрел дежурный по комендатуре? (Тот должен был охранять и гусятник, и хлев, и покой Архипа Архиповича!) Кто мог посягнуть на государственную собственность? Мастеров считал себя государственным человеком и всегда говорил: «Меня поставило государство перевоспитывать вас!».
- Это дело рук врагов народа. Украсть могли только спецы! - неистовствовал Архип Архипович. - Найти! Наказать!
С ног сбились минцанеры - рябой Кваснин и Костька Гущин. Все были поставлены на уши. Квартальные рыскали в своих кварталах, а старшие бараков перевернули всё вверх дном, заглядывали в чуланы, сараи, на сеновалы... Архип Архипыч лишился сна.

Теперь спецы чаще видели его на веранде своего «скворечника» (так спецпереселенцы звали двухэтажную комендатуру).
- Торчит? - спрашивал кто-нибудь.
- Торчит, - отвечали ему. - Что ему делать...
А он стоял там, на верхотуре, и размышлял: не могли же они, так скыть, улететь, крылья у них подрезаны... Надо искать, престиж, так скыть, престиж восстановить во что бы то ни стало! Он затаскал квартальных, загонял дежурных, вызывал бабёшек-старух в комендатуру.
- Ды товарищ комендан, да рази мы, да спаси и помилуй, грех.
- Не товарищ я вам, а гражданин КОМЕНДАНТ, - поправил он. - Куда ж они делись? Идите, подумайте в каталажке эту ночь. Дежурный, отвести.
- Га-га-га, - злорадствовали мужики. - Теперь разве уж весной прилетят.
- Когда крылья отрастут, - добавлял кто-нибудь.
А всё было просто. Комендант принуждал меня писать доносы, клеветать на спецпереселенцев. Заставлял выдумывать то, чего не было, особенно на двух братьев. Фамилию их я не помню. Старший – Василий - был женат на Пивоваровой Лене, такой ласковой, что все на поселке звали ее Леночкой, а младшего звали Николай.
Мне нужно было как-то смотаться из поселка, но так, чтобы меня не заподозрили в нежелании служить НКВД и Мастерову, в нежелании предавать людей. Такое тогда не проходило даром.
Я решил совершить кражу: стянуть у Мастерова пару гусей, а через некоторое время разоблачить самого себя. Гусей этих я не ел. Мясо не шло мне в горло. Всё мясо съел Сергей Иванович, математик, с которым мы жили вместе. Чтобы было меньше подозрений, я завлек еще одну курочку у соседей, кажется, Ивановых, уложил ее вместе с головками и лапками гусей. Потом попросил Талю Глазунову, дочь школьной уборщицы, прибрать у нас в квартире. Зная, что Глазуновы сердятся на Сергея Ивановича за то, что он пользовался их молочными продуктами, оставленными в прихожей, я рассчитал: Таля увидит остатки от гусей и курочку, доложит коменданту на Сергея Ивановича. Так и получилось.

В субботу вечером я ушел в Зигазу к товарищу. Прихожу в воскресенье, а Сергей Иванович в полном расстройстве: вызывал комендант, составил акт, грозит посадить.
- Гусятины захотели? Учителя... Не думал, чтоб учителя, так скыть, так скыть, пошли на такой шаг. Не ожидал...
Доволен, что нашелся похититель. А у самого от радости глазки, как у поросёнка: то закроются, то откроются. Я тут же пошел к коменданту и сказал:
- Гусей украл я, а не Сергей Иванович.

В этот же день я отнес свое зимнее пальто Смакову Зие, хромому татарину, и попросил его обменять пальто на пару гусей. Зия купил двух гусей на поселке, а на пальто выменял тёлку. Комендант позвонил в районо. Заведующей была Зоя Петровна Петрова, она вызвала меня, и я ей одной рассказал всю правду.
Вернувшись из Белорецка, я проработал еще несколько дней в школе под пытливыми взглядами детей и недоуменными - их родителей. Я избрал мучительный путь и, кроме позора и презрения, лишился пальто. Я любил детей, и дети любили меня. Я каждого знал по имени. Мне не хотелось расставаться. Я ждал приказа из районо. Комендант несколько раз вызывал меня, он хотел, чтобы я свалил вину на Сергея Ивановича, но я сделать этого не мог. В понедельник я пошел в школу. Первый урок был в пятом классе. Захожу, а на каждой парте по гусиному перу. На классной доске карикатура: человек с двумя гусями и в шляпе. Я не рассердился, а только улыбнулся. Митя Юдин спросил:
- Зачем вы украли гусей?
- Чтобы проверить себя, гожусь ли в разведчики, - ответил я.
Сразу все перья исчезли с парт. Я сказал, что гусей я вернул, только других. Сын коменданта Володя сидел на первой парте и подтвердил мои слова. В других классах перьев уже не было.

Был суд. Присудили мне хулиганство и 25 процентов вычета из зарплаты один год, но меня уже не было в Ермотаево. Если кто помнит меня и знает, пусть ответит мне. Я помню Колю Лаврентьева, его сестру Шуру, на которой хотел жениться, но не судьба. Помню Фахриева Ахмета, Ваню Варфоломеева; теперь мои ученики стали стариками и старушками: им по 60-70 лет. Жив ли Камалов Мазит, Юдин Михаил, Красильниковы Пётр и Алексей Андреевичи? Дайте знать. Люблю всех. До сих пор вспоминаю. Алексей Карпович Дидык».

Вечером, перечитав письмо, Кузьмич сел за ответ.