Актуз

Я купил его за трёшницу.
- Бери его, бери! - говорил Зайнулла. - Лошадку берешь, забирай и его.
- Да и не нужна мне собака.
- Эх, братушка, - вздохнул с сожалением Зайнулла, - не может ведь он без нее, больно любит. Бери! Так отдам.
Мы ударили по рукам, и вместе с Рыжухой на моем дворе появился Актуз, старый черный кобель, плотный, с белым пятном на груди. Зимой - за санями, как привязанный, летом - неделями на покосе.

Покос в этом году задержался, и когда в самом конце августа разведрилось, мы кинулись подбирать ряды.
Место высокое, чистое. Шихан называется. Гребешь или косишь, и так иногда сильно пахнет душицей, зверобоем и еще какой-то синей травой, что кружится голова. Но главная достопримечательность Шихана - змеи.
Ненастье, видимо, и им надоело. Выглянет солнце, выползут и лежат на излюбленных местах: под розовыми кустами иван-чая, на разрытых муравьиных кочках, на старых колодинах.
Я откинул одну (бить, говорят, нельзя), отшвырнул хлыстом другую - повисла на сухой иве, третья отползала в сторону, четвертая и не шевельнулась. Как хозяйка! Сколько их, этих хозяек! Хожу, высоко задирая ноги. Я подтягиваю копны, а помощник кладет стог. Подсунул хлыст, обвожу лошадь и - змея! Остановилась и на меня, как утка. Голова туда-сюда. Я назад, ударить нечем, отмахиваюсь кепкой. Она прижимает меня к копне, я зашумел. Актуз подбежал, лает, царапнет и отскочит. Змея шипит, хочет уклюнуть. И ко мне.
Когда до копны осталось шага два, я вспомнил про хлыст. Выдернул, подскочил, а змеи нет. Ушла. Может быть, под копну? Актуз бегает, я хожу - нет. Зацепил копну, отвез, иду за последней, слышу, пёс надрывается. Подхожу - та самая, головка маленькая, взгляд холодный. Актуз вокруг ходит, передними лапами будто лапшу раскатывает, черное кольцо выцарапал. Змея шипит, как пружина, дрожит. Актуз целится - схватил, шаркнув о землю, подбросил и, почти на лету, поймал и стал трепать. Через минуту в пух-прах размотал.

Мы докончили стог. Помощник уехал. А я пока подчищал вокруг да готовил остожье, все думал о случившемся. Чего ради Актуз разъярился? В сумерках подъехал к шалашу, развел костер, поел и хватился: а где же Актуз? Жив ли? Не утащили ли волки? Дрогнуло сердце, и неуютно стало сразу. Жутко.
Я пошел искать. Походил по Шихану - нет, зову - никого. Пришел, лег. Мыши в шалаше скребут, волки в вязовой роще завыли. Рыжуха загремела кутазом. Я выскочил, подбросил валежника, лег. Филин заухал, будто в бутылку дует и кричит: «Всю-жись, всю-жись». Неужели, думаю, это он мне пророчит? Под утро только заснул. Слышу, кто-то толкает. Поднялся - Актуз. Морда опухла, глаза заплыли, ноздри как две пиявки черные свесились. Он поскуливал. Я подставил чашку с супом, бросил туда вчерашнюю мышь, зажаренную ящерицу - не понюхал.
Вскоре он опять ушел. Зачем же приходил? Неужели предупредить, успокоить? Видимо, слышал мой голос.
Он не появлялся ни на третий, ни на четвертый день. А я косил. Дождь. Ветер шумит. Туман. А я один, как на дне белой ямы, машу, машу косой. Три дня махал.
На четвертый поехал домой. Выбираюсь на Лиственный стан - Актуз. Худой, бока ввалились, из-за губы вывернулся зубчатый щиток, как гребешок алоя, только черный. Не Актуз, а какая-то бульдожья рожа. Я кинул кусок, он лизнул и стал есть. Вскоре мы тронулись.

Хорошо ехать домой после работы, да еще втроем. Впереди, как всегда, Актуз, за ним Рыжуха и я.
Вот и дом. Актуз подбежал к воротам, понюхался с Ахтуркой, и, если бы не старый Зайнулла, он, гордо вскинув хвост, рассказал бы своей подруге, как воевал со змеями, как пропадал в лесу, лечился травами и победил смерть.

Но теперь он почему-то молча стоял перед рыжей красавицей, виновато смотрел на нее, мелко и часто тряся коротким обрубком.