+1 °С
Облачно
Антитеррор
АТП в Белорецке встает на ноги?
Все новости

На Зелёной улице

Рассказ Игоря павловича Максимова

День кончился. Солнце закатилось, но всё ещё душно. Из-за горы льётся мягкий розовый свет, наполняя Ермотанию теплом, сказочной благодатью.
Мы сидим на дровах - я и две соседки. Около нас, нахохлившись, шныряют в траве молодые скворцы, ловят кузнечиков, мух, жучков.
- Зачем это они такие некрасивые? - спрашивает Бибизия. - Весной аккуратные были, в камзольчиках, словно выглаженные.
- Линяют, - говорю я. - И жарко. Видишь, рты пораскрывали, раскрылетились.
- На олхе белые косынки, - она говорит твёрдое «л».
- Тля навила, мушки такие. Тепло, вот и расплодились. Год такой - тенётный.
Соседки управились с делами. Есть вечерком такой момент, когда кажется, за день всё главное сделано, и можно присесть, отдохнуть. Пахнет парным молоком, берёзовыми дровами и травой. Я только что бросил колун, соседки подоили коров, выгнали в лес.
- Господи! - вдруг восклицает горластая Груша. - Дел-то, дел-то сколь переделано! Управились с посадкой, с пашней - глядишь, прополка подошла, там окучиванье, сенокос, копка. А дома: доить, кормить, встречать… Мужики с дровами развязались - струмент вытащили с повети, готовятся к покосу.
- Было бы десять рук - всем бы нашла работу, - говорит Бибизия.
Не успели договорить что-то своё, как несмело прозвенел отбойчик.
- Тиу-тиу- тиу, - тонко, въедливо, точно хватая за душу.
- Дай-дай-дай, - отозвался другой.
- Началось, - вздохнула Бибизия. - Теперь на всё лето.
Подошёл муж Груши дядя Коля. На костылях (говорит, в 42-м, под Калинином, потерял ногу).
- Это ты косу отбивал?
- Телёнку подкосить травы хотел.
- Будоражишь людей, до Петрова неделя с гаком.
- Не знаешь, липа зацвела? Сходить бы посмотреть…
- Давай слетаем.
- Ну, что, - говорит тётя Груша, - завтра чуть свет бурёнок встречать…
Надо домой. Поговорив ещё немного, мы расходимся. Солнце закатилось. День кончился.
Наутро отправились в лес, вверх по Амбарке, мимо Чернижной горы, к Липовой. Лет 30-40 назад там были борти. Лес попилили - одни пни. Мы подымаемся выше, на гриву - тут вразброс вековые липы.
- Давай присядем вот под этой, - говорит дядя Николай. - Устал что-то.
А сам достаёт из сумки бутылочку, закуску.
- Пупышек много, видишь, как горошковый перец, а которые распустились.
Я притягиваю ветку, заглядываю в цветки. Там, точно детская слёзка, капелька нектара, светлая, прозрачная.
- За медосбор… Подержи-ка за хвостик, - протягивает он рюмку.
- Хороша твоя медовуха, - похваливаю я.
Он наливает себе, покрякивает… Похрустывает сало на зубах…
Липы уже снизу, с боков желтеют, цветут.
- Эт у нас, дома ещё, в Белебеях было, в Чайкове, - вспоминает Николай.
- До кулачения?
- Да. Да ты, чай, знаешь - от Аксакова недалеко. Веровка ещё была деревня… Дома даданы стояли.
- Помню.
- Пасека у нас ещё была, колоды стояли. Вывезут в поле, поближе к липняку, и деда туда - с пчёлами. Шалаш ему сделают, чапан, подушку, травы - спать - накосят. Живёт, караулит, рои в пеньки-колоды сажает. Осенью уж привезут его домой, чуть не по снегу, с пеньками… Как терпел? До 80 лет дожил. Я мальчишкой к нему бегал, еду носил. Хорошо у него было: птичка гнездо над входом свила, детей вывела… Деду на руку садилась… Серенькая. Потом раскулачили нас, сюда выслали как врагов народа. Тут мы в ульях опять держать стали. У нас сосед бездельник был, завистливый. Бабка всё: сглазит он! Начнём мёд качать, вёдра в окно подавали, чтоб не видал он.
- А я что-то не верю этому всему. Правда. Пчела, говорят, счёту не любит.
- Мы тоже не считали пни…
- А что их считать, зачем?
- В 1964-м, как Хрущёв был, всех налогом обложил: 1200 - лошадь, на корову - 800, на овец, ягнят! Лазили по сараям, считали.
- А я у магазина с мужиками. Этот налог клянём. И Хрущёва. Кто-то говорит: и пчёл считают! А Гаврил Иваныч: «Ну, этих не пересчитаешь, они зимой клубом сидят». Теперь повольготнее стало, держи хоть сто.
- Есть у меня один пенёк, но в даданах лучше, в рамочных - культурнее. Люблю просто так побывать на пчельнике, подышать, посидеть у летка. Одни пулей вылетают - за взятком, другие у летка по прилётной доске сбоку прохаживаются - это сторожа. Поднимут зад и пошевеливают, грозят вроде - это молодые, а те, что совсем слабенькие, только-только на свет вылезли - чистить ячейки, вентилировать улей - все в деле.
- А ты видал, как они трутней изгоняют из улья осенью? Трутень, наверное, в 2-3 раза больше рабочей пчелы; две-три пчелы его за крылья тянут, а он сопротивляется: неохота от мёда из тепла вылезать. Выгонят, ослабнут, с доски прилётной свалятся.
- Ничего не поделаешь, так природа устроила. Вот бы у людей так было, а?
Мы вернулись из леса. На душе было и легко, и тревожно: впереди ждал сенокос.
Игорь МАКСИМОВ.
Фото Марата Шарипова.
Читайте нас: