Семь дней из жизни писателя

17 марта 1963 года, воскресенье.
Проверяю тетради. Вчера ходили в кино «Отелло», не понравилось, чушь. Теперь понял, почему Л.Н. Толстой не любил пьесы Шекспира. Испытывал тошноту во время сеанса. Куда лучше «Открытие мира» Василия Смирнова. Если бы его экранизировали, не испортив идей!
Привез два воза сена в среду, 13 марта, а вечером провел в клубе шахматный кружок. Уже 3-й месяц работаю в клубе с детьми, а ни копейки, хотя обещали немного. Читал Александра Вьюркова «Рассказы о старой Москве» («Сад Льва Толстого», «Алмаз», «Быль Московская»).
Прочитал «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына. Но больше таких печатать не будут, слишком разоблачают методы правления, хоть Никита Хрущев отметил, как положительную, на встрече с писателем 8 марта 63 года, однако сказал: «Будет, ша».
Читаю «Тишина» Юрия Бондарева в «Роман-газете».
Я видел, как сосулька отпала от окна. Теплей к обеду стало; на улице весна…
В рифму получилось.
Опять долги: КВП (касса взаимной помощи) - 65 руб., соседям - 10 руб. Семь человек семья, и конца не видно расходам и долгам.

А теперь сразу из середины века двадцатого перейдём в век двадцать первый. Изменилась ли деревенская жизнь? Или стал другим сам автор?

9 августа 2006 года, среда
Шесть часов утра. Дождь с вечера 8-го так хлестал, поливал, что всё гремело, булькало, текло. А сейчас утро. Встал в 5.20: лошадь посмотрел, дал буханку заеденного мышами хлеба. А ноги стали мокры. Ходил в галошах, сапог нет: вчера Тоня полоскать белье надела мои, один сапог худой; а я в ее собственные сунул ногу, а он в сенях, как ведро, полон воды. Сени худые.
Ну, сходил: слазил в подпол за мышеловкой, надо в чулан поставить. Крыса скакнула – слышала, как входил. Почитываю мельком Евгения Носова, сейчас - «Шубу». Нашу бедность описывает. И проходил же сквозь коммунистическую цензуру! Пелагея и Дуняха ещё только приехали в город за шубой. В рассказе. Не дочитав, опять - на кровать. С часок, может быть, усну.
Пил чай. 9 утра. Затопил голландку. Сыро. Котят не видно. Надо мокрые носки сменить. Чудесное необыкновенное впечатление от рассказов мастера слова Носова! А читал я его не всё! Он гораздо лучше, ближе мне, чем Астафьев. Хороший писатель — штучное явление!
Наладил ворота у Скворцовых-Булатовых в огороде. Встретил двух девчонок 16 и 17 лет: одна из Красноярска, другая — из Мурманска, родня Хафизовой Магданьи дальняя. Здесь, в Ермотаево, живут. Четыре дома всего. И всё.
Пойти в лес что ли? Всё забывается, всё исчезает, всё превращается в тлен. И потом — ни во что. Даже память и то исчезает.
Еще один день минул. Прожит ни хорошо, ни плохо. Смотрели с Тоней фотокарточки из Златоуста от Али.
Лошадь в огороде. Пасмурно. Мне почему-то давно кажется, что я многое не успевал сделать и делать. Не берусь, не принимаюсь, а работы: ремонт сарая, ехать в больницу с глазами, резать корову бы, лежат жерди в лесу - вези, течет в чуланах, убрать сено, нет хороших резиновых сапог и т.д. и т.п. Рассыхаются дела с «Белорецким рабочим» и «Бельскими просторами». Но шевелиться все-таки надо!

20 декабря 2006 года, среда.
7 часов — световой день. До 25 декабря самые тяжелые в году дни. Читал вчера «Человек и природа» № 6 за 2000 год. Усталый, но в 4.20 утра очухался, попив корвалол (15 капель) с медом, опять лег. Я сплю 5-6 часов, и эта почти норма. Сейчас чистил двор, замело, не пройти. Вывел лошадь, дал сена, собакам — палёные бычьи уши. Носятся, как жеребцы, кот и кошка.
А сил все равно - кот наплакал. Мягко и чисто на дворе, иди и работай. «Человек, - говорила мама Максимова Лидия Яковлевна, - устроен так, что всегда должен работать, не сидеть без дела, должен быть занят». Вот поэтому я не имею телевизора, а газеты и журналы этому телеку замена.
Почему-то я всегда спешу. Иногда рассчитываю время до одной минуты. «Надо уметь жить, не спеша, хотя и «проворачивая» свои дела», - так говорила мама. Я, оказывается, так мало её понимал, её мысли, душевное состояние, глубину души. Да и вообще, ребята, к вам пишу: всегда «становится» человек, когда его нет.

26 декабря 2006 года, вторник.
Проснулся в 5 часов, наверное. Встал в шесть. Затопил голландку, принес дров, еще добавил. Заварил кофе. Отвратительно, гадость! Но пил, куда денешься? Лучше б чай. Освободил большую чашку из-под сала, убрал почки. Дал собаке Актузу мясо, суп. Поставил в голландку варить картоху. Почистил морковь, свёклу. Вчера варили на винегрет. Принес из бани ведро и - за водой на речку. Шел и думал: такая красота, звезды, небо синее, хрустит снег. И воздух пьешь морозный, целебно-здравый, чистейший. И тогда думаю: в Можайске спустили 130 тонн фекалий, и они попали в реку Москву. И по «Маяку» уверяют: разбавили из других водохранилищ до нормы, не беспокойтесь… А здесь вода в проруби прозрачна, на дне камушки видать, гальку. Ни одно колесо, полоз, ступня не коснулись под ледяным панцирем воды Амбарки. Мы крайние живем к Чернижной горе и хребту Ерматау.
Принес воду. Закрыл трубу, поставил варить мясо, почистил картошку на суп и ту, вчерашнюю, «в мундирах» - на винегрет.
Сегодня, кажется, поедем в Тукан. Да, я забыл, что встав, понес ведро комбикорму лошади, а сначала дал сена (еще до кофе). Теперь одной корове, двум бычкам задай. И всё? Да! Всё!!! А было в 1996 году пять дойных коров. Пять! И я был плох, болел. Стали продавать: на Комарово, в Тукан — Копытову, двух зарезал. И жалел, и не жалел, и досадовал, и болезнь донимала. В 1997 оперировал С.Я. Серёгин. Вспоминаю, благодарю.

В 2005-м, 2006-м, 2007 годах Игорь Павлович плотно работает над воспоминаниями. Его «Страницы фронтового дневника» впервые были опубликованы в газете «Белорецкий рабочий».

28 октября 2016 года, пятница.
12 часов 30 минут. Встал рано. Накормил Колю (сына) завтраком, проводил в Белорецк за лекарствами. Сам принял лекарства.
Затопил русскую печь. Обчистил два вилка капусты по 4,5 кг, помыл корытце, наточил тяпку. Стал тяпать капусту, но, но! Сначала нарубил, измельчив морковь, что стояла на столе в тарелке. Я буторил, тяпал, откуда сила взялась. Капуста похрустывала - белая, сочная. И печь потрескивала. И было тепло и уютно. И зачем так? Уже много месяцев и лет не бывало такого со мной. И я, тяпая, думал: еще жив, пользу приношу. Тяп, тяп… Перекидываю тяпку то в правую, то в левую руку, вылетают кусочки и белеют на полу.
Глянул - чайник вскипел, его на плиту. Теперь, изрубив, приготовил посудину, положил на дно кусочки хлеба, прикрыл листьями, сложил изрубленную капусту. И опять тяпать. Ел «Валидол», нюхал «Пиносол», чувствовал себя почти в еловом лесу, в бору. Как у Кузъелги в 1963 году, когда ходили с девятым классом на Ямантау. И тяпаю опять, а в уме песня на слова Афанасия Фета: «В дымке-невидимке выплыл месяц вешний. Цвет садовый дышит яблоней, черешней».
Как да-а-авно. «Хорошо с любимым в поле затеряться...» Ах, как когда-то красиво пели зигазинские женщины, учителя, жена Козлова Петра Николаевича, участника штурма Берлина. Он мне рассказывал: рвы были заполнены трупами солдат и по ним шли танки на штурм Берлина. И что было, что было… И он уже не говорил, а выл. Выл этот плясун из самодеятельного кружка «Зилим».
Да, еще. Рублю капусту и сам всё посматриваю в окошко: не идет ли кто нежданный-негаданный. Потяпаю и жду. И опять мотив той хорошенькой песни (слова Сергея Есенина): «Над окошком месяц. Под окошком ветер. Облетевший тополь серебрист и светел. Дальний плач тальянки, голос…»
Ну, в 95 лет можно и забыть те слова, что в 60-х пели в Тукане на сцене. Вдохновенно, прочувствованно, задушевно песня лилась в душу и застряла у меня. Ах, какие это были голоса! Не поет уже ни Зигаза так, ни в Москве на ТВ.
И нет сейчас рядом ни Али, ни Володи, ни Коли, ни Пети, ни Нади. Всё прошло. Ушло и хорошее, и дурное. И я в пустой квартире, хотя и натопил печь русскую и голландку сухими березовыми дровами. Все равно холодно, будто не топил. А в душе… За окошком ветер, всё бело и строго: и дома, и горы. Ничего не мило, стыло. Но живи! Надо. Пока иди за дощечками в бак на капусту.
Закончил в 4 часа засолку. Сходил в магазин, купил хлеб белый и масло растительное. Надо мыть посуду и полы. Коли еще нет из города, я волнуюсь.
Ветер на душе и в улице. Так сурово, серо, с оттепелями, но это же осень! А у меня в жизни зима: минус 95 градусов, и оттепели никакой не будет. Смогу ли без боли, мук, без страданий одинокости и остервенелости…
И еще лез мотив, мама пела в Аксаково:«Трансвааль, Трансвааль, страна моя! Ты вся горишь в огне!.. Горюю я по родине и жаль мне край родной...»
Господи! Впервые за многие месяцы я чувствую себя не в пошатке, не в слабине, не в угнетенном состоянии, а работаю с утра. А уж устал-то, устал. Но надо жить!..

В этих нескольких записях - весь Игорь Максимов. С его переживаниями и надеждами, увлечениями и работой, каждодневной суетой и философскими размышлениями. Он прожил долгую жизнь и является примером активного плодотворного долголетия. Жить - значит работать.