Работа с утра до глубокой ночи

Беседуем с Николаем Григорьевичем, хозяйка пока хлопочет по дому. Хотя их ферма небольшая (чуть более сорока голов скота), но нагрузка на людей огромная. Правда, всю работу Николай Исаев делает один, благо приезжает помогать сын из города.

Фермер Исаев - человек самобытнейший, такой же у него взгляд на сельское хозяйство. Вот, к примеру, его экономический расклад по животноводству:
- Допустим, у меня двенадцать коров, и все они отелились. Двенадцать телят прибытка, так? Но смотрим дальше. Четыре пропадают сразу: одного-двух могут украсть, третий заболеет, четвертого волк утащит. Восемь остается. Отсюда и начинаем считать: одного теленка я отдаю в Пенсионный фонд (в виде отчислений – примечание автора), потом еще топливо надо купить. Это еще два теленка. Остается пять. Идём дальше. Один теленок пойдёт на межквартальные налоги. Считаем корма, лекарства - это «съедает» еще одного. А если я найму человека пасти скот, еще отдай теленка, а то и двух. И что мне в итоге останется?
Такова крестьянская экономика по Исаеву. Может быть, это перебор, но я еще не встречал ни одного фермера, который был бы доволен своей судьбой. Это какая-то извечная крестьянская печаль-кручина.

Замечаю, что на крыше фермерского дома вздыбилось несколько листов кровли. Николай Григорьевич перехватывает мой взгляд и тут же показывает на дома через дорогу:
- Вон, видишь окна пластиковые у всех? А чего же не поставить, всю скотину извели, даже кошек не осталось. Никаких тебе забот...
Николай Григорьевич не завидует, он ёрничает над собой. Понимаю, что руки у него пока не доходят починить крышу. На ферме - коровы, свиньи, лошади и кур немерено. В шесть утра хозяин уже с лопатой, вилами или вёдрами. Его рабочий день может длиться до глубокой ночи. Как он сам говорит, нет ни одного выходного дня. Какой отдых, если в сараях стоят сорок бурёнок? Им, извините, наплевать, что по Конституции человек имеет право на 8-часовой рабочий день. Скотинка мычит, ей хочется кушать, пить, гулять под ясным солнышком.

- Это Гаврюша, - говорит фермер, показывая на огромного быка, стоящего в отдельном сарае.
Гляжу на эту махину, а по телу ползут мурашки.
- Он кроет всю деревню, - с некоторой гордостью произносит Николай Григорьевич.
Гаврюша подходит к изгороди и низко склоняет голову, мол, вот вам моё почтение. У быка почему-то очень грустные глаза...
- Погладить можно? - осторожно спрашиваю хозяина.
- Гладь! – уверенно отвечает Николай Григорьевич. - Он добрый, похоже, сам не знает, зачем ему рога...
Я кладу руку на огромную голову Гаврюши, тот склоняет её всё ниже и ниже. Нравится!
В этот момент Николай Григорьевич как-то некстати заявляет, что в этом году он заколет быка-производителя. Гаврюша словно понимает эти страшные слова и медленно поднимает голову.
- Бык за год пять тонн кормов съедает, - рассказывает фермер. - Для меня это накладно. Жаль его, конечно. Бывало, идёт наш бык по деревне, а ребятишки отовсюду кричат: «Гаврюша!»
Стесняюсь спросить, кто же после ухода Гаврюши будет «крыть деревню», ведь других производителей в хозяйствах Буганака вроде бы нет.
В другом сарае стоят лагерные буренки. (Почему лагерные? Дело в том, что хозяйство Исаевых уже много лет снабжает мясом и молоком детский лагерь «Бригантина»). Коровки чистые, ухоженные, как невесты.

Да, проблем у фермера много, хотя он давно уже не надеется на чью-либо помощь. Но говорит о своих бедах охотно. Во-первых, это страшная потрава. Исаевы огородили 15 гектаров земли, посадили многолетник, и в этом году с одного гектара взяли семь тонн «зелёнки». А чужая скотина вытаптывает, выедает исаевские посевы.
Во-вторых, чтобы забить одного телёнка, по подсчетам фермера необходимо вложить как минимум пять-шесть тысяч рублей. Конечно, это много. И в конечном итоге отразится на себестоимости мяса. Еще есть в-третьих, в-четвертых и даже в-восьмых...

Идём дальше. В следующем сарае у фермера стоят «ремонтные» буренки.
Не успеваю спросить, почему он их так называет, как сзади меня лапами толкает большая собака, и я ногой по щиколотку проваливаюсь в навозную жижу, которую фермер еще не успел убрать.
- Как зовут собачку? - спрашиваю Николая Григорьевича, отряхивая ботинок.
- Это Дух, ты его не бойся, он добрый. Видишь, как к коровам лезет? Он даже в кормушке у них спит.
Добрый Дух опять своими выпачканными лапами толкает меня в спину. Псу весело: появился новый человек, с которым можно поиграть.

Фермер показывает корову голштинской породы, у неё шесть сосков, и эта бурёнка - потомок тех породистых коров, которых когда-то из Германии завёз Вадим Анатольевич Кулеша, бывший директор нашего металлургического комбината (в своё время при комбинате действовал большой совхоз).
Рядом стоит корова той же породы, у которой четыре соска, но фермер ценит её больше. Исаев прикладывает руку к боку коровы с шестью сосками:
- Видишь, между её рёбрами лезет только два пальца? А должно три! Значит, эта корова не жоркая, выходит, что молока даст меньше. Она любит что-нибудь сладенькое, солому есть не станет. А корова должна быть, как дирижабль!
Исаев имеет ввиду форму аэростата – большую, округлую, чтоб в три обхвата не объять.
Исследуем на жоркость соседнюю бурёнку: мои три пальца плашмя ложатся между рёбер коровы. Как всё просто!

Мы прощаемся с фермером, он напоследок показывает своих лошадок.
- У башкирской лошади снег на спине не тает, - рассказывает Исаев. - А на рысаках тает, поэтому они мёрзнут зимой.
Одного из рысаков кличут Цыганом.
- А в скачках на Сабантуе вы участвовали? - неожиданно спрашивает фермера наш фотокор.
Николай Григорьевич сначала посмотрел на нас пронзительно (вроде как оценил), а потом рассказал анекдот:
- Приехали как-то вечером телерепортёры снимать комбайнёра. Включили свои светильники, а комбайнёр увидел всё это и бросился бежать. Они за ним. Догоняют, спрашивают: «Ты чего от нас бегаешь, мы же хотим у тебя интервью брать!» Мужик говорит: «А я думал вы мне свои фонарики к башке прикрутите, чтобы я ещё и ночью работал».

Игорь КАЛУГИН.